Всю свою жизнь он посвятил тому, чтобы не дать Корвусу, ослепленному гневом, а потому заблуждающемуся, распространить свои предрассудки на весь континент. А значит, когда дела у Дилириса пойдут совсем плохо, ему придется вмешаться.
"Кэлиста слишком много на себя взяла. Но разве она могла иначе? Она — тупая дура", — рассуждал чародей. — "Но Амандус, он-то, о чем думал? Нет, что-то здесь нечисто".
В то, что канцлер Дилириса — один из умнейших людей континента — не сумел просчитать последствий своих действий, Генерал попросту отказывался верить. К тому же, недоверия добавлял и характер увечий, нанесенных принцу Таривасу. Лорий прекрасно знал, на что Охотник способен, особенно если его разозлить, и понимал, что ослепление — это не случайность и не ошибка, допущенная, к примеру, из-за нехватки времени. Нет, послание должно было достичь адресата, и неважно, сколько ловчих погибло во время безумной ночной атаки.
Лорий слишком хорошо знал повадки Изегрима, чтобы сомневаться, будто такая мелочь, как гибель собственных людей, остановит этого фанатика.
Но, несмотря ни на что, вмешиваться не хотелось. Корвус не желал войны, в этом не было ни малейшего сомнения. Лорий жаждал ее еще меньше. И все же, все же…
Еще раз вздохнув, Лорий положил перед собой чистый лист, окунул перо в чернила, и начал писать.
Быть может, войны получится избежать, но нужно готовиться к самому худшему. Следует поставить в известность Аматеру…
* * *
Изегрим брел по пустынной равнине. Тот, чье имя произносили шепотом, жмурясь от ужаса, оказался совсем один. Ни единой живой души не было видно на многие мили вокруг, лишь спекшаяся земля, без намека на растительность, да ветер.
Сперва слабый, с каждый пройденным шагом он крепчал, но Охотник знал — останавливаться нельзя, остановка означает смерть.
Шаг, другой, еще один.
Порыв ветра ударил в лицо, высветив перед глазами белозубую улыбку очаровательной рыжей девушки, держащей на руках малышку, унаследовавшую от матери цвет волос. К ним бежал, весело смеясь, статный шатен, а из-под тени, даруемой ветками дуба, за молодыми людьми наблюдал широкоплечий бородатый здоровяк.
Шаг, другой, еще один.
Ветер крепчал, и в его завываниях послышался отчаянный детский плач, молящий мужской голос и злой, довольный смех.
Изегрим стиснул зубы. Он, к счастью, не присутствовал при тех страшных событиях, но, когда Корвус делился с ним своей памятью, несколько обрывков просочилось через все барьеры, возведенные другом.
Все эти годы Изегрим, видевший лишь малую толику былого кошмара, поражался силе духа товарища, нашедшего силы жить после того, что случилось.
Шаг, другой, еще один.
Ветер стал ураганным, и в его реве проскакивали стоны давно умерших мужчин и женщин, а в пыли, поднимаемой порывами стихии, виднелись неясные силуэты тех, кого больше нет.
Шаг, другой, еще один.
Ледяной холод сковал тело, пробирая до костей, и говоря: "Остановись, отступись, не иди"!
Шаг, другой, еще один.
Сила ветра была такой, что песчинки, поднимаемые им, стесывали кожу, отрывали плоть от костей, а сами кости перемалывали в труху.
Но он шел — неясная тень среди таких же теней. Шел и с каждым шагом все яснее ощущал запах крови и гари, запах смерти и разложения. Запах большой — возможно самой большой со времен выступления безумного Архимага — войны.
Шаг, другой, еще один.
Исчезло все: холод, боль, голоса. Мир затопила непроглядная чернота, и в ней Изегрим увидел восемь пылающих багровым заревом глаз, и крылья, что чернее мрака, расправляемые гигантской птицей.
Охотник, с трудом сдерживая крик, проснулся. Он оглядел походный лагерь и облегченно вздохнул — все было так, как и должно было быть. Выжившие ловчие, а также ученицы Орелии и Ридгара в безопасности. Неделя безумной скачки по землям Дилириса осталась в прошлом.
Он вновь огляделся.
По веткам деревьев сновали гарпии.
Изегрим улыбнулся. Он дома, среди друзей.
Поймав взгляд учителя, подле походного ложа появился один из ловчих.
— Наставник, все готово. Уже через несколько дней мы будем в Кастэллуме.
— Да, — рассеянно кивнул Изегрим, — я знаю. Спасибо.
"Уже через несколько дней я узнаю, оказался ли мой сон вещим", — подумал он.
* * *
Катержину, Видящую, могучего оракула, тоже посещали сны. И Древняя многое бы отдала за то, чтобы не видеть их.
Прошлое, настоящее и будущее тесно переплелись, не оставляя ни единой лазейки прочь из кошмара. Сонм бессвязных образов, один ужаснее другого, опутывал ясновидящую своими скользкими щупальцами, заставляя ее кричать и молить о пощаде.
Вот маленькая окровавленная синичка падает в снег, который в следующий миг оборачивается пеплом от сгоревшего дуба.
Вот человек с тысячью лиц стоит лицом к лицу с человеком, ведущим тысячи марионеток.
Вот побитый трехлапый пес впивается в руку своего хозяина, и зубы его — яркие и острые — отсвечивают бирюзой в клубах пороховой гари.
Вот ворон оглушительно каркает, и от его голоса небеса рушатся огненным дождем! Раскаленные капли забрызгивают маленькие, будто игрушечные фигурки, в окружении которых — это Катержина видела отчетливо — милая ручная лисичка.
Вот лодки пристают к берегу и с них сходят страшные чудовища в людском обличии, они рвутся в белый город, объятый паникой и огнем.
Вот звери и люди схлестнулись с людьми и зверьми во мраке, отбрасываемом уродливыми изломанными деревьями, дупла которых скалятся, точно пасти.
Вот старик подбирает едва тлеющий огонек и, не обращая внимания на ожоги, прижимает его к груди и дарит живительное тепло.
Вот тьма, невообразимая и всепоглощающая затопляет огромное поле, заполненное светлячками, и те один за другим растворяются во мраке для того, чтобы дать пищу тому иному, что таилось на другой стороне…
Катержина широко распахнула глаза, но ее губы не издали ни единого звука. Крик застрял в горле ясновидящей, и та, кашлянув, потянулась к кубку с водой, который всегда стоял возле ее огромной постели. Утолив жажду, Катержина потерла виски, силясь вспомнить, что же ей снилось, но на сей раз ничего не сохранилось в памяти оракула.
* * *
Аелла с детства знала, что она — особенная. Не просто так ей при рождении досталось столь почетное имя. Когда ей исполнилось восемь, девочку, как того требовал обычай, проверили на способности, и обнаружили, что она — повелительница ветров.
Ну, точнее, может ею стать.
Десять долгих лет обучения не прошли даром, и Аелла, в числе трех лучших жриц, предстала перед Афэнтэсом! И он похвалил ее — ее, дочку охотника и ткачихи! Тогда она три дня подряд плакала от счастья. Но Аелла знала, что ей на роду написано нечто большее, верила в то, что ее способности будут оценены по достоинству, и не ошиблась — сама Митэра Эрато вызвала ее для выполнения особо опасной миссии — сопровождения Игнис Фейргебор, огнерожденной принцессы и приемной дочери Афэнтэса. Большей чести нельзя и представить!
Аелла поклялась именами своих родителей в том, что оправдает доверие. При этом ей было строго-настрого приказано не вмешиваться, если только не возникнет крайней необходимости. Один раз — в горах, когда отряд принцессы сражался с обезумевшими фанатиками, она все-таки преступила через приказ, спасая жизнь лункса, который, как ей показалось, стал близким другом госпожи.
Конечно, божественная Орелия смогла бы вернуть его из мира мертвых, но все дети небес знали, как мало сил осталось у Целительницы, и как она нужна всем обездоленным в грубом и жестоком государстве людей — Дилирисе. А потому Аелла взяла на себя ответственность и приказала Птолемею — лучшему стрелку подчиненного отряда — прикончить глупца, посягнувшего на жизнь спутника божественной. Тот арбалетчик метил рысеухому прямо в спину, и никто не заметил, когда он, пронзенный стрелой, завалился на бок и рухнул в пропасть.
