Надо же придумать такие слова, которые благородный человек и запоминать не станет. Но Сеун имеет право на такую прихоть. Охотники — особые люди, обсуждать их не имеет смысла.
Туча приближалась, разрастаясь на глазах.
Все четыре пегаса были взнузданы и готовы к битве. А вот люди проявляли странную нерешительность.
— Может быть, не стоит атаковать такую громаду? Обождать, пока она слегка рассеется…
— Никаких «может быть»! — прорычал маркиз. Он надвинул на голову глухой шлем и взлетел навстречу близящейся грозе.
— Не вышло, — сказал Сеун. — Ну-ка, сынки, вслушайтесь в себя и ответьте, хочется ли вам сегодня на охоту?
— Собрались, так что откладывать? — ответил Гнат, старший сын.
— Скажешь — и взлетим, — подтвердил Тиха, тот, что помладше.
— Я не о приказах, а о собственной охоте. Рвется душа в небо, или лень одолела, и лучше бы дома посидеть. Отвечайте, только честно.
— У меня, вообще-то книга не дочитана, — признался Гнат. — «Пегасы и уход за ними». Глупостей там понаписано, я ухохотался.
— В хозяйстве сенокос, — как о чём-то важном заметил Виха.
— С сенокосом работники управятся.
— Так они разбежались все, что тараканы от кипятка.
— Правильно, — прекратил спор Сеун. — Простой человек тоже дракона чует. И это не страх, а дым от литиевых драконов. Они ниже всех роятся, вот дым до людей и достаёт. И поверху тучи тоже они летают. Шустрые твари. От литиевого дыма на человека нападает лень и дурное спокойствие. Недаром литием буйных помешанных лечат.
— Так мы это знаем.
— А вы не знайте, а прочувствуйте. Такой жуткой тучи на вашем веку не бывало. Вникли? Тогда вперёд, а то маркиз уже вон куда умотал. К нему не приближайтесь, действуйте сверху, как я учил.
Все трое натянули на головы шлемы, предохраняющие кожу и глаза от щелочного дыхания литиевых драконов. Другие шлемы, иной формы, но также спасающие глаза от действия щёлочи, были надеты на головы летучим коням.
Трёхголосое ржание слилось воедино. Радужная вспышка полыхнула в полнеба. Так взлетают пегасы. Никакому дракону не сравниться с ними.
— За маркизом присматривайте! — закричал Сеун. — Не попадите под его выпад!
Как же, тут надо присматривать за самими мальчишками. С одной стороны им угрожает рубиновый гигант, а с другой — безбашенный маркиз. А за всеми сразу придётся присматривать Сеуну.
Малые драконы расходились широким фронтом, охватывая атакующих. Неудобно драконам, даже мелким, отбивать чужие атаки. Они привыкли нападать сами, и теперь метались, не находя подхода к пегасам. И только красный гигант летел, как ни в чём не бывало.
Так же ровно сближался с ним огромный пегас. Всадник на его спине уже ничего не значил, копьё из хромовой стали казалось игрушкой. Для чего они, когда грудь в грудь сошлись две силы, а всё прочее должно убираться в сторону.
И всё же, что-то в этой схватке было предопределено. Сеун видел, как раздувается зоб дракона, и понимал, что сейчас тот плюнет огнём. Такого удара не выдержит никто, от него надо уклоняться, а Эпинор летел, словно не видел угрозы.
В последнюю секунду, когда в пасти зверя уже заклубилось пламя, Орнуэл Мальтон резко свернул направо, но, не удержавшись в седле, закувыркался к земле. Эпинор, потеряв цель, беспорядочно забил крыльями.
Сеун, привстав на стременах, метнул копьё в грудь рубинового дракона и прыгнул, стремясь перескочить на беспомощно кружащего Эпинора.
Такой фокус он не раз проделывал с сыновьями, на лету меняясь скакунами. С лёгкостью совершал смертельный прыжок, вот только небо тогда было чистым, в воздухе ни ветерка, а драконы парили где-то в неизъяснимой дали.
Сеун удачно опустился на спину большому пегасу и ухватил поводья, уводя раненого Эпинора из битвы. Тот, почувствовав чужую руку, взбрыкнул было, но рука была тверда, и большой пегас смирился.
Сеун обвёл взглядом небо боя. Сыновья крутились где-то в голубой высоте, откуда, дымя, один за другим падали подбитые литиевые драконыши. Тут всё было в порядке. Зато чуть ниже… Прафф, как и был обучен, подхватил несущееся к земле тело, но маркиз извернулся, вцепился в поводья и послал старого пегаса в безнадёжную атаку.
— Назад! — закричал Сеун, уже понимая, что никто его не услышит.
Рубиновый дракон только что полыхнул пламенем, но и того, что оставалось в его утробе с лихвой хватило бы на пегаса и, тем более, человека.
Метнулся огонь, пламя охватило Праффа. Опытный пегас уклонился бы от огненной струи, но рука наездника не позволила ему спастись. Оставалось укутать крыльями себя и закрыть маркиза. Летать в таком виде было невозможно, пылающий шар покатился вниз.
Драконы сражаются молча, но на этот раз почудилось, что рубиновый протрубил победу. Не потеряв ни мгновения, он взмыл в высоту, где вершили круги двое последних его противников. Те шарахнулись в стороны. За сыновей Сеун не боялся, мальчики опытные, ничего с ними не станется. А за Праффа душа болит. Вряд ли старый пегас вынесет удар рубинового дракона.
Эпинор коснулся земли плавно, даже слишком плавно, будто земля сама легла ему под копыта. Обычно пегас играет, завершая полёт, а сейчас Эпинор был, как неживой. Сеун соскочил с седла, накинул поводья на коновязь, обхватил огромного пегаса за шею. Тот стоял, поникнув головой, слёзы скатывались по морде и капали на гравий, устилавший коновязь. Глаза, прежде сиявшие неземным светом, потухли, мутные бельма затягивали зрачки.
— Вана! — завопил Сеун. — Тащи отвар кипрея, весь, сколько есть! Эпинору надо глаза промывать!
Все знают, что женщина не смеет приближаться к пегасу. Небесный летун немедленно убьёт бабу, а следом погибнет сам. Мастер Сеун всячески поддерживал зту легенду, хотя его жена — Вана возилась с пегасами, начиная с молодых, на которых катались дети, и кончая старым Праффом. Ответная легенда повествует о единорогах, которых не может коснуться ни один мужчина. Жаль, что ни один мужчина, как и ни единая женщина единорога не встречали.
Отвар кипрея явился немедленно.
— Что, коняша, попортил глазки? — пожалела хозяйка Эпинора. — Ничего, сейчас полечим.
Сеун отвернулся. Он отлично знал, что ничто не может вылечить глаза, выжженные литиевой щёлочью. Отвар кипрея смягчит язвы, снимет боль, но глаза останутся слепыми, пегас никогда не взлетит навстречу врагу.
Ворота, прикрывавшие вход к дому, издали долгий скрип. Их редко открывали, только когда запряженные смирными лошаками повозки привозили что-то потребное для Ваны. Но на этот раз во дворе появился искалеченный Прафф.
Одну ногу, сломанную при ударе о камень, он держал на весу, но самое жуткое, что у него не осталось крыльев. Всякий, взглянувший на пегаса в упор, видит, что никаких перьев у пегаса нет, как нет и кожистых приспособ, на которых перепархивают драконы и летучие мыши. Единственное слово, которое правильно объясняет, что видит человек, взглянувший на взлетающего пегаса, — сияние. Страшно видеть, что сияние старого Праффа погасло, выжженное рубиновым огнём.
Сеун бросился на шею другу. Прафф ржал тонко и жалобно, как не умеет никто, кроме пегаса. Лечить Праффа было нечем и незачем. Нога заживёт сама, а всё остальное умерло бесповоротно. Если бы Сеун умел, он бы заплакал.
Последним во дворе появился маркиз Мальтон. Уж с этим всё было в порядке. Конечно, его изрядно помяло, когда он падал с высоты, но в целом маркиз выглядел молодцом. Он быстро подошёл к Эпинору.
— Что с ним?
— Перед вылетом ты не надел ему защитный шлем, и щёлочь выела ему глаза. Великий пегас ослеп по твоей вине.
Обращаться к маркизу на «ты» — страшнее может быть лишь то обвинение, что бросил Сеун в лицо дворянину.
Обвинение было настолько неожиданным, что Мальтон едва ли не оправдываться начал:
— Эпинор всегда бросался в атаку безо всякого шлема.
— Но ты-то шлем не забыл надеть? Хотя, когда-нибудь тебе приходилось идти в атаку не на одиночку, а на стаю литиевых драконов?
К этому моменту маркиз успокоился и уже не пытался оправдываться.
