— Нет, ты же знаешь, что приказал господин. Он спустит с нас шкуру, если мы подпортим товар, предназначенный для работорговцев Да и пора нам: ребята небось уже начали играть. — Ключ заскрежетал в замке, и голоса стражников затихли вдали.
Работорговцев. Алек сжался в комок в своем углу. Здесь, в северных краях, рабства не было, но он наслышался достаточно о дальних землях и ужасной судьбе тех, кого туда увозили. Эти люди никогда не возвращались обратно. Ледяная рука страха сжала его горло, Алек забился в своих цепях.
Бард со стоном поднял голову:
— Кто здесь?
Алек замер, подозрительно глядя на соседа по камере. Бледного света луны было достаточно, чтобы разглядеть яркую одежду, какую обычно носят бродячие певцы, — тунику с длинными рукавами с буфами, полосатый пояс, узкие штаны. Наряд дополняли высокие заляпанные грязью дорожные сапоги. Лица человека Алек не видел — его закрывали длинные до плеч черные волосы, завитые в щегольские локоны.
Алек был слишком измучен и несчастен, чтобы предаваться праздной болтовне; он снова молча забился в свой угол. Человек, казалось, в свою очередь пытался рассмотреть Алека, но прежде чем он успел что-нибудь сказать, снова раздались шаги. Бард распластался на соломе и лежал неподвижно, пока тюремщики затаскивали в камеру третьего узника — коренастого толстошеего крестьянина в домотканой одежде и забрызганных грязью леггинсах.
Несмотря на свои могучие размеры, человек покорно дал приковать себя к стене рядом с бардом, храня полное страха молчание.
— Теперь у тебя есть компания, парень, — с ухмылкой сказал Алеку стражник, ставя маленькую глиняную плошку с горящим в масле фитилем в нишу над дверью. — Не так скучно будет ждать утра.
Свет от лампы упал на Алека, и синяки и царапины стали отчетливо видны на его белой коже, еле прикрытой остатками полотняной рубахи. Алек безучастно смотрел на своих мучителей.
— Клянусь Создателем, малыш! Что ты натворил, что они так тебя отделали? — воскликнул первый из узников.
— Ничего, — выдохнул Алек. — Они меня пытали… других тоже. Те умерли… вчера? Какой сегодня день?
— Как рассветет, будет третий день месяца эразин. Голова Алека болела, ему было трудно соображать. Неужели прошло всего четыре дня?
— Но за что они тебя схватили? — настаивал человек, глядя на Алека с подозрением.
— Они сказали, что я шпионил. Но это неправда! Я пытался объяснить…
— Вот и со мной то же самое, — вздохнул крестьянин. — Меня схватили, избили, отняли все, что у меня при себе было, и ни слова не пожелали выслушать. «Я же Морден Свифтфорд, — говорил я им, — простой пахарь, никакой не шпион». И вот я здесь.
С глухим стоном бард сел, неловко повернувшись в своих оковах. С большим трудом ему удалось прислониться спиной к стене.
— Эти твари дорого заплатят за свои бесчинства, — с бессильной яростью прошипел он. — Подумать только, Ролан Силверлиф — шпион!
— Тебя тоже обвиняют в этом? — спросил Морден.
— Это же абсурд! Только на прошлой неделе я выступал на ярмарке в Рук Торе. В здешних краях у меня найдутся могущественные покровители, и уж поверьте, они все узнают о тех издевательствах, которым меня подвергли!
Человек продолжал бормотать, в подробностях перечесляя, где проходили его выступления и к каким благородным господам обратится он за защитой.
Алек не обращал на него внимания. Ему хватало собственных несчастий, и он бессильно скорчился в своем углу. Морден же слушал барда, разинув рот.
Не прошло и часа, как тюремщики вернулись и уволокли дрожащего крестьянина. Скоро в камеру долетели знакомые вопли. Алек уткнулся лицом в колени и зажал уши, стараясь ничего не слышать. Он знал, что бард наблюдает за ним, но ему было все равно.
Когда стражники швырнули Мордена обратно в камеру и приковали к стене, его волосы и куртка были покрыты кровью. Он остался лежать там, где упал, издавая хриплые стоны.
Один из тюремщиков вернулся и раздал узникам по кружке воды и сухарю. Силверлиф посмотрел на еду с отвращением.
— В сухарях полно червей, но тебе следует подкрепиться, — сказал он, перебрасывая свою порцию Алеку.
Тот не прикоснулся ни к своему сухарю, ни к порции барда. Появление еды означало, что рассвет близок и скоро начнется новый мучительный день.
— Ну-ка поешь, — мягко подбодрил его Ролан. — Силы тебе скоро понадобятся. — Алек отвернулся к стене, но тот настаивал: — По крайней мере попей воды. Ходить-то ты можешь?
Алек безразлично пожал плечами:
— Какое это имеет значение?
— Может быть, скоро это будет иметь очень даже большое значение, — ответил человек со странной кривой улыбкой. В его голосе появилось что-то новое: расчетливая нотка, совсем не соответствующая его щегольской внешности. Тусклый свет лампы высветил его длинный нос и один внимательный глаз.
Алек сделал глоток, потом залпом выпил всю воду: потребности его тела давали себя знать, несмотря на всю безнадежность положения. У него во рту не было ни крошки еды и ни капли воды уже больше суток.
— Так-то лучше, — пробормотал Ролан. Он встал на колени, так что цепи, сковывающие его ноги, натянулись, и наклонился вперед. Морден поднял голову, глядя на него с тупым любопытством.
— Это бесполезно, тюремщики услышат и явятся сюда, — прошипел Алек. Хоть бы этот человек догадался не шуметь!
К его удивлению, Ролан хитро подмигнул. Потом он начал сгибать и разгибать руки, выпрямив напряженные пальцы. В тишине Алек услышал мягкий тошнотворный щелчок: большие пальцы выскочили из суставов. Кисти рук Ролана выскользнули из колец кандалов. Бард упал вперед, но ловко оперся на локоть и быстро вправил пальцы в суставы.
— Ну вот, теперь еще ноги… — Ролан рукавом вытер со лба пот. Отогнув верх сапога, он вытащил из шва в голенище длинный тонкий похожий на шпильку инструмент. Секунда возни с замками ножных кандалов — и бард был свободен. Подняв с пола кружки с водой — свою и Мордена — он подошел к Алеку.
— Ну-ка выпей. Только медленно. Как тебя зовут?
— Алек из Керри. — Паренек с благодарностью выпил воду, все еще гадая, на самом ли деле он видел то, что только что проделал Ролан. Впервые с тех пор, как его схватили, перед ним забрезжила надежда.
Ролан внимательно смотрел на Алека, как будто принимая нелегкое решение. Наконец он вздохнул и сказал:
— Пожалуй, тебе лучше отправиться со мной. — Потом, нетерпеливо откинув волосы с лица, он повернулся к Мордену с улыбкой, которую никак нельзя было бы назвать дружеской.
— Что-то ты, приятель, уж вовсе дешево ценишь свою жизнь.
