Подперев руками подбородок, я смотрела, как он ест, и с каждой минутой все яснее, все четче понимала, что не ошиблась, что память не подвела меня. А ведь прошло столько времени… Три года? Меньше? Больше? Раздраженно заправив за ухо выбившуюся прядь, я поднялась и отошла к плите — травы заварить. Вскоре по горнице разнесся приятный аромат смородинового листа. Поставив чашку перед ночным гостем, я глядела на завитки пара, поднимающиеся от горячего питья. Было тихо, лишь дрова негромко потрескивали в печи, и я пыталась утихомирить вдруг проснувшуюся совесть, сама не замечая, как ароматная тишина и уют теплого натопленного помещения убаюкивает, воскрешая в памяти далекие воспоминания.
* * *
День был солнечный, жаркий. Пахло разогретой пылью. Я стояла на пороге двухэтажного дома, который казался тогда мне, восьмилетней девчонке, не только большим, но и роскошным по сравнению неопрятными хижинками на нашей улице. В этом доме жил Учитель. Да, мы так и называли его — просто Учитель, так как никто из детворы не знал его имени. А еще все мы, живущие по соседству, любили его, и гордились, что его дом находится именно здесь, на окраине, совсем недалеко от нас. Провожая в школу старшую сестру Вилену, мы с Итаном, моим товарищем детских игр, часто задерживались возле школы и ждали, пока появится Учитель. А когда он проходил мимо, ласково улыбаясь глазеющей на его темно-вишневую мантию босоногой ребятне, мы чувствовали себя так, будто каждого из нас одарили сладкими леденцами.
Часто за Учителем, отставая от него на полшага, шел темноволосый мальчишка, года на три старше меня и Итана. Родители говорили, что этот мальчик — ученик нашего Учителя и живет в его доме, но я не верила, потому что у такого доброго, приветливого человека, как наш Учитель, не мог быть в учениках такой неприятный, высокомерный мальчишка. Когда мы с Итаном ловили улыбку Учителя, мальчик неприязненно зыркал из-за его спины, глядя на нас, будто на мелких воришек, пытающихся присвоить себе чужое богатство.
И вот теперь я стояла на пороге дома Учителя. Мать сказала, что лучшего места мне не найти, и потому я была готова на все, лишь бы Учитель разрешил мне остаться. Долго-долго я разглядывала резные наличники, а потом встала на цыпочки и, сжав кулачок, постучала изо всех сил.
Дверь открылась почти сразу. Учитель стоял на пороге — высокий, полностью седой, с длинной шевелюрой не по возрасту густых волос и бородой, покоившейся на груди. Одет, как обычно, в длинную темно-вишневую мантию с тускловатой золотой вышивкой — такие носили все школьные учителя. Ученикам выбирать цвет мантии или украшать ее не разрешалось — детей одевали в черное.
— Здравствуй, маленькая Инга, — Учитель улыбался, его карие глаза лучились радостью, и я, ободренная тем, что он не собирается ругать меня за неожиданный визит, быстро проговорила:
— Можно я буду служить у вас?
Седые брови приподнялись удивленно.
— Я не держу слуг.
— Тогда можно я буду помогать вам?
Учитель мне нравился, как и всем. Видя, что он сомневается, я перечислила все свои умения, для верности приплюсовав и слабые познания в арифметике. Тогда я не знала еще, насколько они слабые, потому гордо похвасталась, что умею считать до десяти. Мне показалось, или именно это и стало решающим фактором — я была принята на работу. Правда, работой трудно было назвать то, что приносило сплошное удовольствие: ходить по дому Учителя, смахивая пыль с резных перил лестницы, полированных столов, застекленного серванта, полоть клумбу и вытряхивать покрывала — разве могли подобные занятия быть неинтересны для маленькой девочки, оказавшейся в доме самого уважаемого человека во всей округе?
Моя работа оплачивалась щедро — раз в неделю я относила матери золотую монетку-цару, да еще почти каждый день приберегала что-нибудь из своего пайка для сестры и Итана, изредка проведывавшего меня на новом месте. Но — самое главное — Учитель настоял на том, чтобы я занималась под его присмотром, и очень скоро я научилась бегло читать, и даже полюбила это занятие, которому теперь посвящала едва ли не каждый вечер. Учитель предложил мне оставаться на ночь в его доме, и я, естественно, согласилась, потому что здесь мне нравилось куда больше, чем в тесной хижинке родителей, где, к тому же, я рисковала подвернуться под горячую руку отцу или по не заслуживающему, на мой взгляд, внимания поводу выслушать упреки от недовольной матери.
Сестра часто заходила ко мне после школы — ей нравилось сидеть на лавочке в тени старых яблонь и представлять себе, что это она, а не я, живет в доме Учителя. Итан приходил реже — его отец, как и наш с Виленой, недавно потерял работу, и теперь мальчишка подрабатывал где и как мог — в отличие от нашей, его семья была довольно многочисленной: кроме родителей, еще старенькая бабушка, братик да три младшие сестренки. Но иногда ему удавалось вырваться, и тогда мы подолгу болтали в небольшом садике возле дома Учителя.
Сам Учитель никогда не возражал против визитов моей сестры и Итана, но вот его ученик… Этот противнющий мальчишка смотрел на нас так, что смех застревал в горле. Я прекрасно понимала, что у него прав находиться в доме намного больше, чем у меня, а уж тем более у моих друзей, и отчего-то боялась, что он пожалуется Учителю на наше далеко не примерное поведение. Потому, когда приходили Вилена с Итаном, мы старались спрятаться где-нибудь так, чтобы мальчишка нас не нашел, или запирались в отведенной мне комнатке под чердаком, на котором, как рассказывали соседи, жили призраки.
Странно, но подобным россказням я не верила до того момента, когда однажды ночью услышала странный скрежет над головой, однако позже я поняла, что в ночном шуме виноваты отнюдь не призраки.
В тот день Учитель подарил мне большую книгу сказок, и я собиралась раньше закончить уборку, чтобы потом засесть в своей комнате или на лавке в саду и читать, читать… Мысли о книге так увлекли меня, что я совсем забыла постучать перед тем, как войти в кабинет Учителя. Забегая вперед скажу, что меня не ругали, однако я была достаточно наказана собственным испугом, и не только потому, что запоздало сообразила — входить без стука неприлично, за такое могут и уволить.
Учитель сидел в своем глубоком кресле у окна и спокойно улыбался, а я, замерев на пороге, разглядывала огромного зверя, невесть как очутившегося в комнате на втором этаже. На самом деле зверь был не такой уж и большой, но лежа, занимал почти весь расстеленный в центре помещения ковер. Кошачья голова при моем появлении приподнялась, уши развернулись в мою сторону, а бирюзовые глаза недовольно прищурились.
