Третий – любимец женщин. Он стоит за прилавком так изящно, взгляд у него такой томный, что сам он выглядит собственным товаром. Покупательницы млеют.
Единственный способ задержаться рядом с этаким красавцем – купить это, и то, и вон то в придачу, а можно посмотреть другое, ах, какая прелесть, заверните за отдельную плату, можно – в три слоя…
Торговец, привлекший внимание Бернегарда, принадлежал к самой любопытной категории. Он весь состоял из таинственности. Загадка пряталась в складках его длинного серого плаща, слишком теплого для этого климата, она таилась под капюшоном, покрывавшем голову… Из длинных, широких рукавов высовывались только кончики пальцев, смуглых и проворных.
Таинственный торговец не зазывал любопытных к своему прилавку, не вступал в разговоры. Он стоял и ждал, словно ему было известно, что самый главный и важный его клиент вот-вот появится из толпы и сам подойдет к нему.
Кому-то молчаливая фигура, закутанная в серый плащ, да еще и с закрытым лицом, показалась бы мрачной и даже отталкивающей. Но Бернегард, как большинство здоровых молодых людей, обладал крепкими нервами и не боялся тайн и загадок. Напротив, они сулили ему приключения, то есть самый действенный способ развлечься. Поэтому, разглядев как следует необычного торговца, юноша подошел к нему вплотную и с живым любопытством стал изучать содержимое его прилавка.
Это были карты. Пергаментные, папирусные, и даже нарисованные на кхитайской прозрачной бумаге. Новые, еще пахнущие красками, и старые, основательно вытертые. Ярко раскрашенные во множество цветов и оттенков, каждый из которых имеет отдельное значение, и монотонные, начертанные некогда черной тушью, каковая давно успела выгореть до неопределенного буроватого колора.
При виде заинтересованного покупателя, явно способного выложить кучу денег, торговец не выказал никаких чувств. В первое мгновение это задело юного Бернегарда, но почти сразу он почувствовал, что загадочный незнакомец пристально вглядывается в него из-под своего капюшона.
Бернегард не был большим мудрецом, но в свои невеликие годы обладал достаточной интуицией, чтобы понять: следует принять правила игры, не пытаясь постичь их смысла. Иначе странный торговец останется только торговцем, а карты на его прилавке – только картами, и приключение пройдет стороной.
Он продолжил рассматривать товар. Большие карты лежали на прилавке в виде плотных свитков, и их нужно было развернуть, чтобы перед глазами возникли другие земли, и пахнуло ароматом странствий. А между ними располагались маленькие, не шире ладони; эти были уже развернуты. Одна из таких карт представляла собой совершенно явный фрагмент, неровно вырезанный из середины целого.
– Забавно, – сказал Бернегард, дотрагиваясь до него пальцем. Торговец продолжал молчать, даже плечами не пожал.
– Интересно, где и у кого остальные кусочки этой карты, – продолжил юноша. – Дорого бы я дал, чтобы узнать это.
– И прогадали бы, – наконец подал голос неизвестный. – Это можно узнать и бесплатно. Прямо здесь.
– Так у кого же они? – продолжил настаивать Бернегард.
– У меня, – отвечал торговец и совершенно неожиданно разразился смехом. Смех был ему под стать – глухой, хрипловатый, доносящийся словно из сырого подвала, запертого на тяжелый замок.
– Какой смысл продавать карту по частям? – удивился молодой человек. – Разве только для привлечения глупцов, способных поверить в байку о кладе, зарытом невесть где.
Торговец рассмеялся снова.
– В таких глупцах не бывает недостатка, – заметил он. – Однако причина не в этом.
– Так в чем же она? – Бернегард начал уже проявлять признаки нетерпения.
На его взгляд, игра подзатянулась. Если загадочному незнакомцу неинтересен он, как таковой, то почему торговец не даст понять это в ясных выражениях? А если напротив, то пора бы уже перейти к делу!
Человек в капюшоне не спеша огляделся по сторонам.
Близился вечер, постепенно толпа расточалась, торговля сворачивалась. Пестрые навесы над прилавками, устроенные на манер кочевых шатров, разбирались, столы пустели. К площади стекались побирушки, за «законной» долей мирских радостей.
– Я объясню тебе, рыцарь, – произнес наконец неизвестный. – Только не думаю, что наша встреча принесет тебе удачу.
– Об этом наверняка никто знать не может, – сказал Бернегард. – Своей удачей распоряжаюсь я сам. Так что выкладывай, в чем тут дело, а там уж посмотрим.
Торговец приглашающе махнул своим широким рукавом и отступил вглубь своего навеса. Там обнаружились плетеные кресла, на одно их которых Бернегард уселся с видом хозяина положения, и приготовился слушать.
* * *
Приблизительно в это самое время Конан из Киммерии проснулся в комнате девицы по имени Айгуль.
Он прибыл в Хоршемиш, когда свободных мест на постоялых дворах уже не было. Даже в самых просторных гостиницах постояльцы занимали впятером комнаты, предназначенные для одного жильца, а те, что попроще спали на крышах, в кухнях и угольных ямах.
Киммериец привык заботиться о ночлеге только в походных условиях. «В городе, – рассуждал он, – даже в самом паршивом, всегда найдется койка для такого славного парня, как я!»
Из личного опыта неунывающий варвар хорошо знал, что такая койка редко бывает пустой – в ней, как правило, обнаруживается еще и женщина, готовая согреть и приютить «славного парня». А при всех недостатках своего варварского воспитания, Конан относился к женщинам с должным вниманием и не любил их разочаровывать.
Верный себе и своим привычкам, по приезде в Хоршемиш киммериец не стал обивать пороги гостиниц. Целый день и добрую половину ночи он слонялся по городу, являя собой законченный портрет провинциального зеваки. Несмотря на суровый образ жизни, в глубине души он и был провинциальным зевакой, охочим до зрелищ и всяких удивительных вещей. Трудно предположить такое, но тем не менее – могучее тело воина, закаленного в боях, облекало душу ребенка, не успевшего повзрослеть.
А зрелищ в городе было предостаточно. К примеру, кулачные бои. Варвар понимал в этом толк. Выступления профессиональных бойцов привели его в восторг. Конечно, он знал, как никто другой – в настоящей рукопашной схватке люди дерутся совсем не так… Но красота и точность поставленных движений и тренированная пластика тел заслужили его одобрение, которое он выражал весьма шумно.
Потом выступали любители, то есть те, кто из азарта или желания подзаработать способны лупцевать ближнего своего и получать от него сдачу той же монетой. Это было менее интересно.
