Но вот закончилась война, и с победой вернулись рыцари в родной город…
Разумеется, прошли годы, но Виктор де Майен, прославившийся в боях и поединках и возглавивший, в конце концов, армию Майена, был по-прежнему молод и красив. И, когда у ворот города юная дева поднесла ему венок победителя, то не только он разом полюбил ее, плененный дивной ее красотой, но и она, что не диво, тоже оказалась в «сладком любовном плену», едва успев увидеть Виктора, восседающего в блеске славы на своем могучем боевом коне.
Ну, что ж, в этом как раз не было ничего удивительного. Сколько бы дев и жен не познал в походе рыцарь, война есть война, и походный шатер не родовое палаццо. И если Елена была хотя бы немного похожа на свое описание, то и нет ничего удивительного в том, что в сердце кавалера — «как лесной пожар» — вспыхнула страсть к златовласой красавице с глазами, сиявшими прозрачной синью небес. А ведь кроме глаз и волос, были еще и гибкий стан, и крутые бедра, и груди, подобные «пологим холмам Тайры», то есть все, что раз и навсегда установлено каноном. Но и в том, что и в ее сердце вошла «всепоглощающая любовь» ничего удивительного не было тоже. В кого же и влюбиться девушке из хорошей семьи, которая в силу раннего своего сиротства оказалась на воспитании у Бориса — короля Майена, как не в первого героя и красавца Виктора?
Это, впрочем, был только зачин, о чем мальчики, с восторгом внимавшие старику-рассказчику, еще не ведали. Это была предыстория. История же начиналась тогда, когда охваченный страстью и раззадоренный не без умысла рассказанной ему завистниками историей о древнем сокровище, Виктор де Майен поклялся, что добудет его для своей возлюбленной, чего бы это ему ни стоило. Сокровище же было и в самом деле невиданное и неслыханное — Алмазная Мотта, Мотта Сарайя — Алмазная Роза вечной любви, созданная искусством древнего мастера из Трейи Фаилона в подарок Тойе — богине любви.
Неожиданно тучи над головой разошлись, и в их просвет выглянула луна. Призрачный голубовато-серебристый свет Ночной Девы упал на землю, и из беспросветной ночной тьмы, сплотившейся вокруг костра, возникли неверные очертания пакгаузов порта Кемь, самого крайнего северного порта на берегах Бурных Вод. Восхищенный неожиданным чудом, Карл обвел долгим взглядом каменные и бревенчатые строения, одинокое дерево, росшее всего в нескольких метрах от начала каменной дамбы, прикрывавшей внутренний рейд, высокие борта галер и сверкающую волшебным серебром поверхность воды, видимую кое-где среди бортов пришвартованных к берегу кораблей. Впрочем, чудесное мгновение, как и положено мгновению чуда, длилось недолго. Тучи в низком небе снова сошлись, закрыв луну, и вернув землю обратно в объятия мрака. Обманным и неверным оказалось, как выяснилось уже вскоре, и торжествующее серебряное сияние полной луны. Серебряного полнолуния в тот год не случилось.
Гуртовая тропа — старинное название. На самом деле, и не тропа вовсе, а широкий, хорошо утоптанный тракт. Вот разве что, как и прежде, перегоняют по нему с юга на север стада предназначенных к съедению во Флоре коров. Этим старое название и оправдывается. А так, всего лишь еще одна дорога, одна из многих, по которым он шел в своей жизни, которыми вела его судьба. Впрочем, если оставить в стороне философские обобщения, дорога есть предмет сугубо материальный, можно даже сказать, утилитарный. В самом деле, людям свойственно перемещаться. Такова их природа. Однако у того, кто желает, должен, или, возможно, принужден покинуть то место, где он находится теперь, чтобы достичь какого-либо иного места, выбор не велик. Или вода, или земля. Летать человеку не дано.
Не важная эта мысль заставила Карла поднять взгляд к небу, но голубовато-дымчатые пространства над его головой были совершенно пусты. В них не было ни облаков, ни птиц, лишь безжалостное солнце осени неторопливо взбиралось к точке перелома. До зенита «светильнику богов» оставалось совсем чуть-чуть: шаг и еще, быть может, полшага. Никак не больше.
«Скоро можно будет сделать привал», — решил Карл и снова посмотрел перед собой.
На этом отрезке пути дорога была близка к тому, чтобы считаться прямой, и хорошо просматривалась едва ли не на лигу вперед. Впрочем, чем дальше, тем больше дрожащий от зноя воздух искажал очертания предметов. Осень. На севере, вероятно, уже идут дожди, но, даже если и нет, все равно воздух прохладен и прозрачен, ночи холодны, предвещая приближающиеся зимние стужи, а дни расцвечены удивительными красками осени, любоваться которыми Карл не уставал никогда. А вот во Флоре все не так.
— Все дело в том, — сказал Гавриель, — Что скалярные[1] определения не годятся для описания пути. Дорога это всегда и, прежде всего, «Где», «Когда», «Куда», и «Зачем», не так ли, Карл?
Естественно, маршал не поучал, он всего лишь размышлял вслух.
— Так, — согласился Карл, чуть скосив глаза на спутника.
Он увидел красивую руку с длинными пальцами и ухоженными ногтями, небрежно сжимавшую повод из бордовой тесненной кожи, и еще черную с рыжинкой гриву Кастора — каркарового[2] иноходца маршала, и страстно захотел посмотреть на Гавриеля, увидеть его целиком, горделиво сидящего в высоком загорском седле, но головы не повернул.
— Это Флора, — сказал он вслух. — Осень.
— Флора, — согласился Гавриель. — Гуртовая тропа, если мне не изменяет память. Не лучшее время для путешествия на юг.
— Но и не худшее, — возразил Карл. — В конце концов, всего лишь чуть более ста лиг. Вполне можно, обернуться за три декады.
— Какой сегодня день? — низкий баритон Гавриеля прозвучал чуть растеряно. Маршал был не из тех людей, кто мог равнодушно пройти мимо такого неприятного факта, как дезориентация во времени и пространстве, но он был и не таков, чтобы впадать из-за этого в истерику.
— Четвертое октября, — спокойно сообщил Карл. — Я отправился в путь накануне, а к вечеру предполагаю быть в Таборге.
— Значит, за вчерашний день вы прошли не менее двадцати лиг.
— Да, вероятно, что-то вроде этого.
— Неплохо, — констатировал Гавриель. — Но это вряд ли можно назвать неспешным путешествием.
— В принципе, вы правы, Гавриель, — ответил Карл на не высказанный прямо вопрос. — Но и гонкой такой темп я бы не назвал. Просто у меня хороший конь. Он способен и на большее, но я не вижу причин изнурять его понапрасну.
Карл действительно не хотел терзать своего коня без нужды, но и не медлил, хорошо понимая, что времени у него, на самом деле, не так уж и много. Дела задержали Карла во Флоре на все лето, и, если дать им волю, могли удерживать его на месте еще бесконечно долго. Однако на то и дана человеку свобода воли, чтобы самому решать, когда и что делать. И вчера он смог, наконец, выйти в дорогу. На рассвете Карл миновал «Закатные ворота» и направился, вроде бы, на запад, скорее всего, в Кошут, но за два часа до полудня, как и предполагалось, оказался уже на Гуртовой тропе, и теперь его путь лежал прямо на юг.
