- Гадости никакой в молоко не налито? - спросил Палей.
- Нет, чистое молоко, только нанюханное. И миска собачья. А так, с вечера парным было.
- Ну и давай его сюда. Все равно наша жизнь хуже собачьей. А река не погана, что собака налакала.
Палей перелил молоко в домашнюю миску, достал горшочек, где был замочен овес, задумался, делать ли жёванку, а потом развести молоком или попробовать, покуда овес не закис, сварить кашку.
- Ты бы кисель затворил, - посоветовал злыдень. - Кисель с молоком - так хорошо! Молочные реки, кисельные берега.
- Киселя ждать долго, - пояснил Палей, - а Ванятку сейчас кормить надо. Я лучше кашку… А ты покуда собачью посудину назад снеси. Зачем зря Жоржетку бездолить?
- И то верно. Хозяйка мисочки хватится - шум поднимет.
Заново объявился злыденек только утром, когда Палей кормил Ванятку молочной кашей. Долго смотрел на бледное Ваняткино личико, потом заметил:
- Что-то он у тебя зеленый, мне под пару. Только я шустрик, а твой головы не держит. Боюсь, ему одного молока мало. Его хворь - от бессолья. Ты кашку-то хорошо посолил?
- Никак не посолил. Откуль у меня соли взяться? Соль только за деньги укупить можно, ни в долг лавочник не дает, ни в обмен.
- Беда с тобой. Что делать, пойду тебе соли искать. Только гляди, у меня и соль будет неисправная.
Палей молча кивнул: знаю, мол.
- Сам заняться чем думаешь? - спросил злыдень.
- Нам с Ваняткой землю пахать. Овес сеять пора.
- Давай, дело нужное. Только я к тебе на поле не приду. У нас с полевиком давние нелады. Он меня и зашибить может, если одного увидит.
Ванятку Палей оставил на солнышке у межевого камня, а сам взялся за пахоту. Как ни крути, а в поле работать надо, зеленый бесенок нанюханным молоком не прокормит. Лошадь, ослабшая с весеннего недокорма, тянула плохо, но потихоньку справились. Все время Палея не отпускала мысль, что Ванятка на меже один в полной власти полевика. О полевике он и прежде слыхал и сам байки баял, но вроде как не всерьез. Верил, но не слишком. А тут… одно дело верить, совсем иное - знать.
Однако никто брошенному Ванятке не навредил, лежал себе парень спокойненько, мусолил с мухами наперегонки жёванку. Назад шли вместе - Ванька у отца на загривке, а дома их встретил довольный злыдень.
- Соли достал, - сообщил он. - Во, какой кусище. Только мокрый он и рыбой провонявши.
Кусок и впрямь был немаленький, с полкулака, и весь заляпан капустным крошевом.
- Попадья щи варила, - доложил злыдень, - стала солить, и нет, чтобы соли в ложку набрать, сколько потребно, да в варево кинуть: она всю солоницу над горшком наклонила и стала соль сгребать. Тут ее словно черт под локоть толкнул, дрогнула рука, так целый ком соли в горшок и ухнул. Теперь узнает, потепа неумная, что такое - пересол на спине. Кусок, пока он во щах не разошелся, попадья вытащила да в сердцах в помойное ведро кинула. Но я его туда не допустил, на лету перехватил. Так что соль щами обмочена, а помоями - нет.
- Что же за черт такой матушку попадью под локоть пихнул? - спросил Палей.
- Право, не знаю, - постно ответил злыдень.
- Не был ли ты у нее за спиной?
- Ну, не без того… Что же мне, век ждать, пока она сама соль во щи опрокинет?
Палей наклонился, нюхнул соляной ком.
- А щи у батюшки рыбные, никак с окушками…
- Круче бери: с лещом.
- И крошево по сю пору не приедено.
- И крошево тоже…
- Значит, буду Ванятку солью прикармливать со щаным духом.
- Ты киселька ему поставь. А то овес не отжатый колко есть. Палей усмехнулся невесело.
- Овес завтра в землю пойдет. Он у нас семенной. И без того я его добрую меру на жёванку стравил. Не знаю, как и обойдемся с посевом.
- А есть что будете, пока новый хлеб не созреет?
- Бес его знает. Пропадать будем.
- Бес этого не знает, - строго сказал злыдень. - Бесу на землю хода нет, тут наши места - злыдней и другой мелкой нечисти. Бесы, ежели они вообще где-то есть, в аду истопниками работают. Так что они ничего в здешних делах понимать не могут.
- А вы понимаете?
- Мы оченно хорошо понимаем. Не только злыдни, но и домовые, овинники, гуменники, банники опять же… полевики тоже, только они тупые, спасу нет. Есть еще лешие, кикиморы, шишиги, водяные да омутинники, а из пропащих людей - русалки и игоши. Но это народ темный, по глухим углам ютится, и настоящей образованности в них нет. Настоящая образованность только в злыднях и упырях. Но упырю и грамота не впрок, ему бы крови напиться да спать завалиться. Смотрит в книгу, а видит фигу. Так что лучше нас, злыдней, никого нет.
- А люди?
- Что люди? Вы народ крещеный, правда жизни от вас скрыта. Вспомни, какой для вас самый страшный, первородный грех? Познание добра и зла! Так что вы самые темные и есть. Сквозь землю видеть не можете, птицей обернуться не умеете, зверей не понимаете, да и себя самих не гораздо.
- Почему же тогда люди весь свет заполонили, а вашего народа от земли чуть?
- Потому и заполонили. Что вам еще делать, как не плодиться? Вот поумнеете, и начнется людскому роду перевод. Среди ученых и сейчас половина без семьи живет, а у прочих по одному сыночку, худому да бледному. Холят его, лелеют, а толку - чуть. Понимать надо: откуда толку взяться, если сыночек уже и не человек почти, а нежить, немочь бледная, вроде духа бестелесного или, напротив, игоша, - злыдень посмотрел на Ванятку, почесал коготком промеж рогов и добавил: - К Ванятке твоему это не относится, по вам Лихо безглазое прошлось. Но теперь я появился, - злыденек выпрямился во весь двухвершковый рост, - так мы еще с Лихом поратуем, посмотрим, кто кого! Значит, так: я пошел на промысел, а ты Ванятке кисельку поставь, а то он до нового хлеба не доживет. Еще бы ему курочку хорошо, бульонцу с белым сухариком…
- И дурак знает, что воскресенье праздник, - заметил Палей. - Было время, были у нас и курочки, да откудахтали.
- Ничего, не вешай носа, а там и курочкой разживемся! - крикнул злыдень, исчезая.
Явился обратно с большим блюдом наперевес, весь светясь торжеством.
- А вот и курочка! - он поставил блюдо на пол, почесал темя и признал удрученно: - Ну, не совсем курочка, лучшие куски баре съели, а этим побрезгали. Но нам и такого довольно. А что жареная, так навару больше будет. Французы свой жюс только из жареного каплуна и делают. Так что давай ее в горшок. Ваньку бульонцем попоим, а тебе ребрышки пососать - тоже дело.
Палей поглядел на остатки жареной курицы и заметил:
- Блюдо никак серебряное.
- Верно, - согласился злыдень. - Баре завсегда на серебре кушать изволят.
- Надо бы его назад снести.
- Правильно говоришь. Хватятся хозяева блюда - повара пороть велят, лакей за воровство в каторгу пойдет, а вина на тебе. Оно и в сказках говорится: Жар-птицу бери, а клетку не трожь!
