Ознакомительная версия.
– Саба маал аиту: торджалаки инсталла анна гори дилукулум, – раздумчиво повторил Хаоким и добавил, обращаясь к отцу профессора: – Добрый вечер! Так-с, значит, у нас есть «семь», потом «раз», потом «приходит» и, наконец, «красный». Что-то я не пойму… Лапочка! – вскричал он, вдруг подскакивая к креслу. Взяв девочку на руки, доктор торжественно поцеловал ее в лоб. Дочка Барнаби нахмурилась. В руках у нее был розовый чупа-чупс, зализанный до состояния тонкой сосульки. – Господи, да мы все липкие! Что это у нас – леденец, да, леденец?
Ребенок хмуро смотрел на гостя, не выпуская конфету изо рта, а Барнаби скептически наблюдал за сюсюкающим доктором. Никогда не имевший собственных детей, Хаоким трепетно относился к чужим…
– Ладно, ладно, – наконец произнес Барнаби и кивнул отцу. – Уже совсем поздно, ей пора спать, папа. Спокойной ночи, красавица!
Когда старик и девочка скрылись в соседней комнатке, профессор достал из стоящего в углу чемодана несколько словарей, лист бумаги и карандаш.
– Ну что же, – сказал он, усаживаясь за стол и включая лампу. – Четыре слова я припомнил своими силами – теперь поищем остальные… Вроде бы здесь нет латыни, хотя как раз ее можно было бы ожидать в такой фразе, но зато есть что-то из тюркского… Но что это за слова, которые будто бы лежат на самом дне сознания от начала времен? Я все равно буду считать это совпадением, пока кто-нибудь не докажет мне обратного!
Профессор сосредоточенно листал словари, когда, уложив внучку, в комнате вновь появился его отец. Он выключил телевизор и направился обратно в спальню.
– Папа, одну секунду! – позвал профессор.
– Что тебе? – спросил старик скрипучим голосом.
– Одну секунду, папа. Вы ведь знакомы с Хаокимом? Это мой друг. Он врач, он хочет кое-что сказать вам. – И Барнаби горячо зашептал на ухо Хоакиму: – Ну, загипнотизируйте его! Он из Восточной Германии, хотя по национальности поляк. Был мастером на прядильной фабрике, пока не эмигрировал. Совсем другой социальный слой. Мне интересно, разве вам – нет? Ну же, давайте!..
Спустя минуту глухой отрешенный голос промолвил:
– Саба маал аиту: торджалаки инсталла анна гори дилукулум.
– Чертовщина! – почти рявкнул Барнаби, когда Хаоким отступил от старика, и тот, устало поднявшись из кресла, с недовольным видом зашаркал в спальню. – Не понимаю! Это же… это крупное открытие, так, что ли?
– Ну да, похоже, – растерянно протянул Хаоким. – Только пока не могу понять, что именно я открыл.
За стеной проскрипели пружины, когда старик улегся. В прибрежном поселке все спали, время перевалило за полночь, а ночи летом в этих широтах длятся недолго.
– Здесь очень старая мебель, – заметил Барнаби. – Стол качается, кровать даже под пятилетним ребенком начинает скрипеть. Я уже жаловался в дирекцию, завтра обещали заменить. Теперь не мешайте мне. – И он снова углубился в словари.
Хаоким, порывистая натура которого не терпела бездействия, стал ходить по комнате, скупо освещенной огнем настольной лампы. Так прошло минут десять.
– «Скажи»! – вдруг произнес Барнаби. – Ну конечно, это киргизский! Тут возможны варианты: или «скажи», или «глаголь», или, допустим, «молви». Впрочем, они все равно синонимичны.
– Какое это слово? – Хаоким склонился над столом. – Третье? Ага, так, и что у нас получается? – Схватив карандаш, он стал писать: – Семь… раз…. скажи… приходят… красном… А вот это, которое перед «красным»? Что это?
– Предлог, скорее всего. «В» или «на», или еще это может быть что-то вроде «во время».
– Мне тут пришло в голову… Ха! А что, если это ответ на вопрос о смысле жизни?
– Спокойней, доктор, спокойней. Я филолог, но не полиглот, я не могу знать все языки мира. Пожалуйста, выпейте пока чаю, если хотите.
Однако Хаоким не желал чаю. Он ходил по комнате от стены к стене, иногда вставал у окна и вглядывался в ночную темень. Потом бросился в кресло перед выключенным телевизором и заснул. А проснулся, когда за стеной скрипнули пружины, после чего мимо кресла в сторону туалета прошаркал старик.
Барнаби сидел за столом и глядел на Хаокима.
– Ну что у вас? – спросил доктор, протирая глаза.
– Кажется, я расшифровал, хотя…
– Что? Ну же, говорите!
– Послушайте, а ваш гипноз безвреден?
– Конечно.
Они замолчали, когда старик прошел обратно. Заскрипели пружины – он лег.
– То есть абсолютно безвреден? И нет ни малейшего намека на какие-либо отрицательные последствия? – повторил вопрос Барнаби.
– Какие последствия, дорогой мой? Гипноз практикуют уже не один век. Наоборот, это полезно. Так что означает последнее слово?
– Я не уверен. Мне надо услышать его еще раз. Потому я и спрашиваю. Дочь…
– Малышка? Ваша девочка? – удивился Хаоким. – Вы хотите, чтобы я ее загипнотизировал?
Доктор замер с раскрытым ртом, сам не понимая, почему эта мысль обеспокоила его. Уж кому, как не ему, было знать, что гипнотические сеансы никакого вреда принести не могут… и все равно Хаокима пугал этот отрешенный голос, который может политься из уст ребенка.
– Ну так что же? – Барнаби с тревогой уставился на него. – Ведь я потому и спрашиваю! Безвреден? Говорите. Или у вас все-таки есть сомнения?
– Нет, никаких сомнений, все нормально, – упавшим голосом произнес Хаоким. – Нет-нет, гипноз действительно абсолютно… Я сейчас ее принесу.
Он отправился в спальню, поднял девочку с постели и принес ее в комнату, осторожно усадил в кресло. Ребенок проснулся, но явно не понимал, что происходит.
– Малышка! – прошептал Хаоким, поднимая колокольчик. – Дорогая малышка, смотри сюда…
Через пару минут дорогая малышка молвила отрешенным недетским голосом:
– Саба маал аиту: торджалаки инсталла анна гори дилукулум.
Доктора Хаокима передернуло.
Потом ребенок захныкал, и он осторожно отнес девочку в спальню. Проскрипели пружины, воцарилась тишина. Хаоким вернулся в комнату – Барнаби уже склонился над словарями.
– Профессор, – неуверенно произнес доктор после продолжительного молчания. – Вы не находите, что на этот раз оно звучало как-то… ну, не так? Словно бы глуше, а?.. В общем, что у нас получается? «Семь», «раз», «молви», «торджалаки», «приходят», э, далее какой-то предлог и «красном». Да?
Однако Барнаби не слушал доктора – склонившись над столом, он лихорадочно листал книги. Хаоким пожал плечами и вновь стал мерить комнату шагами. «Рассвет!» – вдруг услышал он голос Барнаби и посмотрел в окно. Там было еще темно. Хоаким подошел к столу и склонился над листом бумаги, где аккуратным детским почерком профессора было выведено: «Семь раз молви:… приходят, предлог, красный, рассвет».
Ознакомительная версия.
