— Это твое первое собрание, да?
— Ага. — Я откинулась на стуле и положила ногу на ногу, задумавшись, сколько же энергии она пытается удержать под контролем. — Ну, и зачем вы разбились по парам?
— Шаг Пятый.
Я подождала объяснений. Когда они не последовали, спросила:
— Шаг Пятый?
Она повернулась ко мне лицом:
— Признать перед другой ведьмой все то зло, что сотворила над людьми.
Зло, что сотворила над людьми. Черти поганые, это может плохо кончиться.
— Что-то типа исповеди?
Она кивнула:
— Верно. Шаг Первый — признать, что у тебя проблема. Потом надо проанализировать все свои поступки и груз, что лежит на совести, и выложить все подруге по несчастью. Это как искупление.
Быстренько прошерстив список всех своих злых свершений, я поняла, что вечер обещает быть долгим.
— Лидди, но ведь викканки занимаются исключительно белой магией. Все эти постулаты, «не сотвори зла» и все такое. Как много гадостей ты могла совершить?
Она опустила глаза и начала нервно переплетать пальцы. Судя по всему, она обкусала все ногти. Или они такие короткие из-за молний, что постоянно вырываются из кончиков.
— Ты бы удивилась, если бы узнала о моих недостатках.
Недостатках? Воспользовавшись своим врожденным даром эмпата, я легонько коснулась ее сознания. Много самоедства и никакой черной энергии. Я похлопала Лидди по ноге и подмигнула:
— Ты всегда можешь сказать, что это Дьявол тебя заставил.
На мою попытку поюморить, она затрясла головой:
— Это был не Дьявол, а моя семья.
В кудрях волос снова замелькали искры. Да, семьи и не на такое способны. Я даже почувствовала какое-то единение с Лидди, вспомнив своих ныне живущих родственников: Эмилию и психованную бабушку, которая спряталась от мира в румынском монастыре.
— Моя родня тоже не сахар. Не заморачивайся.
— Твоя семья… они… ну это… тоже оккультисты?
— Моя сестра совсем недавно перешла на темную сторону. — Я почти идеально изобразила дыхание Дарта Вейдера. Лидди выглядела немного озадаченной. Я решила прояснить: — Я тут из-за Эмилии. Пытаюсь снова стать хорошей.
— А с чего ты вообще стала поклоняться Сатане?
Вопрос вопросов. Я подумала о Люцифере: о его темных задумчивых глазах, умелых губах, талантливых пальцах… По позвоночнику пробежала дрожь. Даже сейчас, сидя рядом с Лидди, я тосковала по этому плохишу.
— Трудно объяснить. Люк — ему нравится, когда его так зовут — прирожденный соблазнитель. Ему чертовски сложно противостоять.
Бровь Лидди съехались на переносице, она явно не понимала, о чем я. Я снова задумалась, есть ли у нее вообще недостатки.
— Давай попробую на примере. В старших классах все девчонки вздыхают по красавчику капитану сборной по бейсболу, но по ночам мечтают о парне в косухе и на мотоцикле. По плохому парню.
Она склонила голову набок и глубоко задумалась.
— О таком как Дин Винчестер из «Сверхъестественного»?
Рваные джинсы и неприкрытая наглость.
— Вот именно. Смотришь этот сериал?
Лидди нахмурилась еще сильнее.
— Только один раз взглянула. Слишком уж страшный на мой вкус. Правда, Сэм мне понравился больше.
— А-а-а, терзаемый сомнениями герой поневоле с раненным сердцем. — Я приложила ладонь к груди и глубоко вздохнула. — Такому тоже тяжело противиться.
Особенно учитывая, что их невероятно весело соблазнять.
На меня и Лидди опустилось облако тяжелой энергии. Окружающие нас ведьмы явно услышали, о чем мы говорим, и теперь открыто на нас уставились.
Лидди этого даже не заметила:
— Но Сатана вредит людям. Ты же мне злой совсем не кажешься.
И снова перед глазами появился образ Люцифера. Его губы изогнулись в соблазнительно опасной улыбке. Воспоминания о наших занятиях черной магией пробежались искорками по моим венам. У меня свело внизу живота, между ног стало влажно, словно я какая-то собака Павлова. Я закашлялась и попыталась отрешиться от этих мыслей.
— Я занималась волшебством для личной выгоды. — Очень, очень личной. Я принялась обмахиваться рукой. — И никому, кроме себя, не причиняла вреда.
И мне отчаянно хотелось все это проделывать снова и снова. Давай, плохиш, иди к мамочке.
Правда, именно в этот момент Люк, скорее всего, между ног у Эмилии. Сердце пронзила боль.
Лидди закусила несуществующий ноготь.
— Я ненавижу свою сестру, — сказала она. Молнии бегали по всему ее телу. — Я хочу сделать ей больно.
Это неожиданное признание идеально передавало мое состояние. Я села ровно, и стул скрипнул по старому линолеуму.
— Правда? Как… интересно.
Она закрыла рот ладонью, ее глаза стали за линзами похожи на блюдца, а волосы встали дыбом:
— О, Боже, не верю, что произнесла это вслух.
Мне тоже не верилось, но… Девушка имеет право признаваться в том, что ее гложет, а Лидди явно нужно было излить душу и избавиться от гнета.
— Я сохраню твою тайну. — Увидев, что ее глаза полны ужаса, я снова похлопала бедняжку по колену. — Лидди, ничего страшного. Все мы через это проходили, пытались смириться с тем, что кровь — не водица и все такое. Хорошо, что ты выговорилась. Это очищает, правда?
— Ты! — Президент общества «Анонимные ведьмы» Марша, Как-Ее-Там, поднялась со стула и указала на меня пальцем. — Ты заставила ее произнести это!
Что?
— Что?!
Встала еще одна женщина и пронзила меня испепеляющим взглядом:
— Лидди ни за что не сказала бы подобное. Она и мухи не обидит.
— Это ты, — повторила Марша, уперев руки в боки, — ты разбудила в ней зло.
— Я… хм… — Я посмотрела на испуганную Лидди, на ее молнии. — Я этого не делала.
Не делала же?
Неужели я неосознанно передала Лидди свои чувства к Эмилии? Я встала и отодвинула стул, наблюдая, как Марша и еще несколько женщин загораживают Лидди живым щитом. Марша снова погрозила мне пальцем:
— Если ты решила так позабавиться, то это не смешно.
Теперь уже все встали напротив меня. Я смотрела на дюжину разъяренных викканок. Их энергия полыхала красным. Я опять схлопотала. Еще один подобный инцидент, и я умываю руки. Как мантру я повторяла про себя: «Не сотвори зла». На случай, если кто-то из них может читать мысли.
— Послушайте… — Я подняла руки, пытаясь выглядеть как можно невиннее. — Я ничего с Лидди не делала. Мы просто следовали Шагу Пять, и она вроде как, поняла что-то о своей семье. Вот и все.
Лидди выглянула из-за плеча Марши. Ее глаза все еще оставались огромными, но теперь светились чем-то новым. Счастьем.
— Она права. Я прозрела.
