Бордовое платье покрывали пыль и потеки пота.
Она шла не больше часа, но попала в совершенно иной мир, тот, где шелковое платье притягивает завистливые взгляды. Ее старое платье дороже, чем лучшая одежда во всем кампо гетто. Надежда на безопасный путь испарилась, когда навстречу ей из тени выступила небольшая группа детей.
Госпожа Джульетта распахнула плащ и сдернула с шеи золотой медальон.
— Возьмите его, — сказала она. — Продайте. Вы сможете купить еду.
Мальчик с ножом криво усмехнулся:
— Мы воруем еду и обходимся без твоих побрякушек. Ты ведь нездешняя?
Джульетта помотала головой.
— Ты еврейка?
— Нет, — ответила она. — Я…
Она собиралась сказать… наверняка какую-нибудь глупость. Нелепый день. Находиться здесь — глупо. Останавливаться — глупо. Даже воспринимать его вопрос всерьез — глупо.
— Я вроде вас, — неубедительно закончила она.
— Ну да, конечно, — усмехнулся мальчик с ножом. Остальные рассмеялись. — Откуда у тебя эта вещь?
— Моей… — она запнулась. — Госпожи.
— Ты его украла, — заявил мальчик помладше. — Вот почему ты бежишь. От ублюдков из Стражи. Тебе стоит пойти с нами.
— Нет, — ответила Джульетта, — мне лучше идти дальше.
— Знаешь, что случится, если Стража схватит тебя? — спросила девочка. Она подошла вплотную и зашептала Джульетте в ухо. Если хотя бы половина была правдой, девушке следовало убить себя, лишь бы не быть схваченной. Но самоубийство — грех.
— А если даже Стража не схватит тебя, то…
Младший прикрыл рот, поймав взгляд своего вожака.
— Оглянись, — резко сказал тот. — Уже темнеет. Что я говорил?
— Прости, Джош.
Старший мальчик ударил его:
— Мы не называем имен рядом с чужаками. Мы не говорим о… Не перед закатом.
Он перевел взгляд на стоящую рядом девочку.
— Я избавлюсь от него. Клянусь. И плевать, что он твой брат.
— Я уйду с ним.
— Ты никуда не уйдешь, — ответил Джош. — Твое место рядом со мной. Твое тоже, — сказал он Джульетте. — К югу отсюда есть старый кампо. Мы успеем вовремя.
— Если нам повезет, — заметила девочка.
— Нам всегда везло.
— Всегда везло, а теперь не повезло, — послышалось из теней.
Голос, старый и усталый, звучал как сухой ветер на пыльном чердаке.
Из теней выступил Мавр, одетый в десятки оттенков серого. Аккуратно подстриженная бородка подчеркивала худобу лица, с которого смотрели глаза солдата, много повидавшего и уставшего от жизни. За плечами меч, на бедрах стилеты, а в руке арбалет — маленький, почти игрушечный, с зазубренной стрелкой размером с ее палец.
Мавр кисло улыбнулся, прицелился Джошу в горло и только потом обратился к девушке:
— Госпожа моя, не очень-то хорошо с вашей стороны…
— Нехорошо?
Госпожа Джульетта, стиснув кулачки, боролась со своим гневом.
Она уже привыкла сдерживать гнев на людях. Зато за закрытыми дверями он выплескивался в полную силу в рыданиях и криках о ее предстоящем замужестве. Ее мать вышла замуж, когда была на два года младше Джульетты. Девушки из благородных родов шли под венец в двенадцать и ложились в постель мужа в тринадцать, иногда чуть позже. По крайней мере у двух подруг Джульетты уже были дети.
Ее выпороли за отказ идти к алтарю.
Лишили еды, заперли в комнате, пока она не заявила, что убьет себя. Когда же ей напомнили, что самоубийство — грех, она пообещала вместо себя убить своего мужа.
Тетя Алекса, вдова прежнего герцога Марко III, печально покачала головой и послала за горячей водой и травами для успокоительного питья. А дядя Алонцо, младший брат покойного герцога, отвел Джульетту в сторону и заметил, что она очень кстати упомянула об этом…
Ее мир померк, стал мрачным, ужасным местом. Она не только должна выйти замуж за чужестранца, которого никогда не видела. Ее научат, как убить его в постели.
— Ты знаешь, чего от меня ждут?
— Госпожа, не мое дело…
— Конечно, нет. Ты просто лающий пес, сгоняющий скот в стадо.
Его глаза вспыхнули, и она улыбнулась. Он не пес, и она — не скот. Она госпожа Джульетта деи Сан Феличи ди Миллиони — племянница регента, двоюродная сестра нового герцога, крестница герцогини Алексы. Вся ее жизнь определялась связями с другими людьми.
— Скажи им, ты не смог меня отыскать.
— Я следовал за вами с той минуты, как вы сбежали.
— Почему? — девушке нужен был ответ. Только в последние полчаса ей казалось, что за ней кто-то следит. Неужели Мавр позволил ей пройти через всю Венецию, хотя мог остановить задолго до того, как она переберется на материк?
— Я надеялся, вы повернете назад.
Джульетта потерла висок. Лучше бы за ней послали молоденького офицера. Тогда она смогла бы накричать на него или очаровать, какими бы скудными ни были ее чары.
— Как я могу выйти замуж за человека, которого я никогда не встречала?
— Вы же знаете…
Джульетта топнула ножкой. Она понимала: каждая дочь — капитал. И дочери благородных родов — в большей степени, чем прочие. Но это просто… Может, она слишком начиталась поэзии. А вдруг она кому-то предназначена? Едва она задала вопрос, как уже пожалела о нем. Мавр промолчал, но презрение, мелькнувшее на его лице, говорило лучше всяких слов.
А если он живет на другом конце света или вообще еще не родился? А если умер сто лет назад? Или любит другую? Политику не интересуют девичьи фантазии. Даже фантазии принцессы.
— Позволь мне уйти, — взмолилась Джульетта.
— Госпожа моя, я не могу, — он печально покачал головой, не прекращая целиться в Джоша. — Попросите о чем-нибудь другом.
— Мне больше ничего не нужно.
Атило иль Маурос купил ей пони. Качал ее на коленях. Своими руками вырезал для нее медведя, сражающегося с лесорубом. Но он вернет ее в дом Дукале, таков его долг. Атило исполнял свой долг без страха или пристрастий. Это сделало его фаворитом прежнего герцога и принесло ему ненависть Алонцо, нового регента. Джульетта не представляла, что о нем думает тетя Алекса.
— Если ты меня любишь… — сказала она невыразительным голосом.
Господин Атило взглянул на арбалет в своей руке, потом на оборванных воришек и потянул Джульетту в сторону, подальше от их ушей, не прекращая целиться в главаря банды.
— Госпожа моя.
— Послушай меня, — ее подташнивало. Она устала, еще немного, и расплачется. — Король Янус — крестоносец. Черный крестоносец.
— Я знаю.
— А я узнала это из сплетен слуг. Они собираются выдать меня за бывшего палача, который нарушает принятые обеты бедности и целомудрия. Он позабыл об очищении страданиями. — От отвращения она скривила губы.
