— Тебе не понравится. Похоже, удача оставила меня.
— Ну уж нет! Ежели я к тебе присоединюсь, поверь, у нас все пойдет как по маслу! Я пока ни в чем знал неудачи!
— Зато я из этих неудач никак не выберусь. Правду сказать, скоморох я не самый лучший. Когда ж против меня целое Коло скоморохов, вообще пропащий.
— Коло скоморохов?
— А ты, наверное, про такое и не слышал? — Радим поднял бутыль и крепко к ней приложился. — Тебя как. звать-то, выоноша?
— Меня? Богданом…
— А меня Радимом. Так вот, в Киев-граде собрались княжьи скоморохи и решили: хватит жить порознь и отбирать хлеб друг у друга, надо объединяться. И объединились в Коло Скоморохов. Говорят, всем заправлял любимчик великого князя Туровид. Мало ему показалось успеха при дворе, захотелось власти по Руси широкой. Слухи ходят, из волхвов тот Туровид, потому так быстро князя мудрого очаровал. Словом, создали тот Коло и клич бросили, чтоб все скоморохи в него вступали. Кто ж не вступит и Туровида слушать откажется, тому изгоем жить.
— Ты не вступил?
— Догадливый. Приходили ко мне три раза люди Туровида. Говорили, чтоб в Тмутаракань шел, мол, там скоморохов не хватает. А почто мне им повиноваться? Я человек вольный, где хочу, там и гуляю. Послал их самих в Тмутаракань. С тех пор неудача и пошла сплошная.
— А повиниться перед Коло скоморохов не пробовал?
— Это в Киев идти, Туровида искать? Потом голодным оборванцем пороги хором боярских неделями обивать? Я не такой человек… Лучше умереть свободным, чем рабом жить!
— А ты — гордый! Не тужи, зададим мы перцу этому Коло скоморохов, коли на нашем пути встанет.
— Не сомневайся, встанет. Все скоморохи под Коло ходят. Нерешительные мелкие пакости мне делают, а отчаянные даже убить пытались. Так что подумай, нужны ли тебе такие напасти?
— Напасти закаляют характер!
— Неосторожный ты вьюноша, Богдан. Но ежели настаиваешь, я не против с тобой поработать. После доброго вина даже умирать расхотелось. Дай еще хлебну!
— Э! Ты у меня так все выпьешь!
— Буду должен…
Радим крепко приложился к бутыли. Вино заплескалось во рту, тонкими ручейками проступив в уголках губ. Густые темные усы и борода увлажнились. Настроение у скомороха поднялось, силы вернулись, — и жажда деятельности вместе с ними. Он закинул мешок на плечо и кивнул в сторону дороги.
— Куда путь-то держим? — поинтересовался Богдан.
— В Ладогу. Скоро Масленица, пир давать будут. Скоморохи не часто так далеко на полуночь заходят. А скальды из Норги мне не помеха. Есть надежда, что обойдется без поножовщины.
— Интересное дело, я тоже в Ладогу шел.
— А ты зачем?
— Затем же, что и ты. Та же мысль была, мол, других скоморохов не будет — мне больше достанется.
— Смышленый!
— А то!
— Ну, пошли.
Они двинулись по запорошенному снегом льду Волхова. Ноги проваливались по щиколотку, а местами и по колено. За интересной беседой поприща летели незаметно.
— Дай, еще хлебну!
— Сам допью! Это вино заморское, я его у одного грека купил.
— Не перечь старшему! Я в вине лучше твоего разбираюсь. Оно наше, родное, ягодное, на меду бродившее. Прошлогоднего урожая. Такое в любой деревне купить можно.
— Не путай меня, Радим! Я вин столько разных выпил, сколько воды в половодье. Из винной зрелки оно. Заморское!
Вино в бутыли закончилось, поэтому начали судить рядить о том, что плескалось у Богдана в небольшой южжевеловой фляге… Потом была деревня, где бутыль наполнили под затычку, а во флягу местный винокур накапал чего-то очень дорогого. Бурное обсуждение возобновилось.
Год 6559-й от сотворения мира выдался для Киевского государства тихим. Печенеги не беспокоили звоими набегами, дикая чудь не возмущалась, когда княжьи тиуны брали оброк с их племен, молодой полоцкий князь Всеслав тихо сидел в своей отчине, пребывая в «вечном мире» с соседом. Великий князь наслаждался спокойствием в стольном граде, на местах же его именем правили сыновья и верные посадники.
Старшему сыну, Владимиру, выпала честь княжить в Новгороде, самом крупном после Киева граде, которому его отец был обязан своим престолом. В смутные времена именно новгородцы крепче всех поддерживали Ярослава, добыв ему ряд побед над родными братьями. Изяслав, следующий сын по старшинству, правил Туровской землей, страной плодородной и богатой. Святославу Ярославичу достался Чернигов, город, в котором долгое время правил самый суровый соперник великого князя. Мстислав Владимирович, младший брат Ярослава, одержал над великим князем крупную победу и заставил поделить Русь надвое. К счастью Ярослава, Мстислав вскоре умер, не оставив наследников. Вот тут-то его волости и перешли великому князю. Младшие дети — Всеволод, Вячеслав и Игорь — еще юные и неумелые, сидели в своих уделах под бдительным оком опытных наставников. Первый — в Переяславле, второй — в Смоленске, третий — во Владимире Волынском. В других городах, больших и малых, великий князь утвердил посадников, доверенных людей из дружины и ближнего боярства.
В Ладоге, граде в двенадцати верстах вверх по течению от устья Волхова, тридцать лет назад посадил великий князь родича своего, шведа Регнвальда Ульвссона. Был он дядей по матери великой княгине Ирине, в девичестве Ингигерд, дочери шведского короля Олафа. В свое время Регнвальд немало способствовал брачным делам племянниц, сначала пытаясь выдать за Олафа Толстого, короля норвежского, старшую дочь короля, потом хотел проделать это с Астрид, ее младшей сестрой. Больше всего не желал подобного брака их отец, шведский король, а потому, когда затея с Астрид удалась и она разделила ложе с норвежским правителем, Регнвальд был объявлен вне закона. Ингигерд спасла своего дядю от бедственного существования изгнанника. В качестве свадебного дара она потребовала Ладогу и, получив волость, передала ее под власть Регнвальда.
У Регнвальда было двое сыновей — Ульв и Эйлив. После смерти отца Ладожская волость перешла младшему. Про старшего говорили разное, мол, заблудился в лесах, сгинул в походе на чухонцев, да и всякое другое. Но никого по большому счету его судьба не интересовала. Ибо народу было все равно, как зовут ярла — Улеб или Элиб, главное, чтоб закон блюл и от голяди защищал. Правду сказать, Эйлив добро справлял свой долг посадника. Подати отправлял в столицу исправно, с чудью договора установил, народ притеснял в меру. Ни бунтов, ни замятней не допускал, а если кого и обижал, то умело пресекал всякие помыслы о мести. Ладога при Эйливе расцвела. И раньше она была немаленьким городцом — все-таки некогда столица Гардарики, как называли волховские земли норманны, — а теперь стала еще больше. Крепостная осыпь выросла с трех человеческих ростов до четырех, взамен обветшалых, выстроенных еще при великом князе Владимире стен появились новые. Эйлив выселил простолюдинов из центра града, внутри детинца оставил только дружину и местную знать.
