— Мы рубим только сушняк, — снова ощетинилась я, пытаясь сообразить, на кого меня нанесло.
— Сергей, — он усмехнулся, — можно просто — Серый. Так уж пошло с детства. Я привык.
Я представилась. Испуг прошел так же внезапно. Кем бы ни был этот тип, вряд ли он появился здесь и сейчас с проверкой от лесничества.
— Я провожу вас, — решил он. Возражений не последовало. Пережитый страх сделал меня покладистой. Я молча плелась следом, разглядывая кожаную спину. В лесу Серый был явно не новичок. Ступая по своим следам он легко пригибался, не задевая еловые лапы, не обрушив не снежинки. Он двигался как большой сильный зверь: бесшумно и мягко.
— Ваш отец охотник? — спросил он не оборачиваясь.
— Да, — слегка удивилась я.
— И на кого охотится?
— На зайца, на кабана, на лося…
— Коллеги, значит, — задумчиво проговорил молодой человек.
— Вы тоже охотник, — оживилась я.
Он неожиданно рассмеялся:
— Да… Можно сказать, профи. А вас мои родичи никогда с ружьем не видели.
— Меня? — я развеселилась, — Мне с десяти шагов в дом не попасть. Да и странновато это: жила душа, жила и вдруг отлетела. Я не Господь Бог, чтобы решать такие вопросы.
Домик вырос на пути внезапно, словно вынырнул из темноты. Светлое окошко посреди ночного леса вдруг показалось таким уютным и безопасным, что сердце защемило.
— Вы… зайдете? — спросила я от чего-то смутившись.
Он отрицательно качнул головой, поставил мое ведро на крыльцо и отступил.
— Я тороплюсь. Праздничную полночь лучше встречать с родными.
— Ну уж нет! — открестилась я, — боже сохрани от такого счастья.
Сергей, «Серый», рассмеялся, но смех прозвучал невесело.
Никогда не убегайте от волка, — сказал он вдруг, — это очень глупо и бесполезно.
— А что делать, — растерялась я.
Лечь на спину. Откинуть голову… открыть шею. На волчьем языке это будет означать, что вы сдаетесь. Волки самолюбивы. Они берут добычу с боя. Волк оставит вас в покое… и уйдет.
— Серьезно? — поразилась я.
— Более чем. Однако, прощайте. Было очень приятно познакомиться. С Новым Годом вас. И Тайгу. Умнейшая лайка. Мои родичи ее уважают.
Мне опять стало страшно. До дрожи в коленях, до холода под сердцем. Я отступила к двери, нашарила ручку, повернула…
Он улыбался мне худым, резким лицом. Карие глаза вдруг вспыхнули зеленоватым светом. Холодным. Запредельным…
Я влетела в сени и захлопнула за собой дверь. Привалившись спиной к бревенчатой стене, с бешено скачущим сердцем, я долго прислушивалась к живой тишине зимнего леса. Потом выглянула в окно, но ничего не увидела, кроме своего перепуганного отражения. Я опустила лампу вниз.
В шелковом, холодящем свете луны на сине-сером снегу четко отпечаталась цепочка крупных волчьих следов. Они тянулись от моего крыльца в лес.
— С Новым Годом… — повторила я. И передернула плечами.
Поэтический элит-клуб "Бродячий Пегас". Два месяца спустя. Творческий вечер Янины Бельской.
Сон.
Тихо…
Тихо звезды светят,
Наклоняясь к горизонту.
Тонкий серп повис над крышей
И пристроился вздремнуть.
Так спокойно. Так морозно.
Так заснеженно-бездвижно,
Что невольно ждешь чего-то.
Крик ли, Стук ли… Что-нибудь.
Неожиданно родится,
Наливаясь лютой силой
И, взлетев, до звезд достанет.
И застынет на весу…
А потом спадет, затихнет
И в лохматых елках тает
Страстный, шелковый, глубокий
Вой голодного в лесу.
И привидятся сугробы
Словно шиферные крыши.
И разлапистые тени,
И седой, неверный свет.
А по краю черной чащи
Как стальное ожерелье,
На снегу большой и четкий
Как ладонь — собачий след.
Где ты, зверь? По сердцу холод.
Страшно…
Страшно в одиночку.
Может, просто шутят тени?
Не скрипит стеклянный снег…
Из-за синего сугроба
Волк следит с немой усмешкой,
Как придавлен и испуган
Зверь двуногий — человек.
"Пощади!" — и слово-выдох
Комом пара в воздух мерзлый…
Странно-тихо ночью звездной.
Тихо в мире… И в груди…
"Мы одни. Никто упрека
В ложной жалости не бросит…
И за смерть никто не спросит…
Князь мой серый, пощади!.."
Рыжий взгляд его недвижен.
Плаха ждет. Топор наточен.
Синий. Светлый. Крови хочет.
Снег блестит и ночь темна.
Не тебя страшусь, владыка,
И не этой жуткой ночи.
Страшно гибнуть в одиночку.
На миру и смерть — красна…
Луны глаз согласно гаснут.
Мысль во тьме коснулась мысли.
"Да. Пожалуй. Мы похожи.
Я один и ты одна.
Наша ненависть друг к другу
Проросла под этим небом,
Потому, что режет землю
Отчуждения стена.
Ты чужая…
Изначально
Мне твоя враждебна стая.
Отчего же так знакома
Мне тоска в твоей груди?
Ты не носишь волчьей шубы.
От тебя не пахнет кровью.
Ты не хочешь нашей смерти?
Ладно… Верю… Уходи…"
ГОРОД ДОЖДЯ.
"… всякая мысль материальна
как земля, как пространство,
как время".
Из сборника "Песни Раэнора".
"Пошли как-то братья Люмьер в кинотеатр и посмотрели "Унесенные
ветром". Им это так понравилось, что они решили снять то же самое,
только черно-белое, немое и про паровоз".
Анекдот.
1.
В Городе Дождя возможно все. Даже то, чего в принципе быть не может. Он так устроен. Д-р Эйнштейн долго, пространно и с воодушевлением распространялся по этому поводу во время нашей последней встречи, но я мало чего запомнила, потому что голова моя была в тот момент занята другим. Знаю только, что на счет Города Дождя он был категоричен: "Нет его. В принципе невозможен". Но это не мешало ему наведываться туда время от времени, чтобы почерпнуть немножко вдохновения. И тогда мы: два рыжих кованых фонаря, старый фенакодус и я — имели редкую возможность послушать, как д-р играет на скрипке. Не очень хорошо он играл, но в Городе Дождя на это не смотрят. Здесь все на чем-нибудь играют, и зачастую — не очень хорошо.
Обычно я приезжаю сюда на каникулы. В Город Дождя нужно ехать на поезде. Брать билет, который, обычно, не достать, да и стоит он прилично.
Потом выходить на промежуточной станции и снова брать билет, уже в другую сторону. И снова ехать почти целую ночь, и не спать, чтобы не прозевать ярко освещенный, почти игрушечный вокзал: станцию, которой нет ни на одной схеме железных дорог. Это утомительно. Вот д-р Эйнштейн попадает сюда проще. Но я не знаю — как. Однако каждый раз, когда мне хочется поболтать с ним, он уже тут как тут. Правда, в последнее время я его редко вижу, но мне и не хочется его видеть. Я на него зла.
