Искусителю моим папашей велено все глазки воровские в одну кучу собирать, на уценённых яблоках фокусировать. Как кто сворует яблочко, даже ещё толком надкусить не успеет, так сразу Искуситель его хвать – и вон из рая.
А Змей-Дискжокей, сидящий за кустом под роялем, врубает самый позорный рэп и орёт невыносимо:
– В муках детей своих рожать будете!!!
Текст ни разу не поменялся. Хотя нет, один великий нобелевский лареат поимел-таки от Дискжокея эксклюзив. Он, как и многие другие, не выдержав смертельной райской скуки, сам из рая обратно на волю попросился.
Сначала у нобельца было всё хорошо. Другие покойнички на тот свет ничего с собой не тащат, а ему разрешили нобелевку взять – в виде исключения. Но он не заценил поблажку, развонялся.
Рай моего папы ничего общего с Вечной Жизнью не имеет. Очередная проверка на вонючесть, перевалочный портал. Если до него жить невозможно, то в нём уже таки намаешься по полной. Засахарят тебя там, заванилят, засиропят, замусюсюкают, заколыбасят.
Если всё это выдерживать лет пятьсот, то продвинешься дальше – туда, куда все райские мечтают пролезть, отдельной самоуправляемой тарелкой полететь.
– Пятьсот лет! Надо же! – вздыхал над карамельно-мятно-безалкогольным пуншем райский пленник. – Адам не захотел терпеть, так почему я должен?!
Короче, нобелевец сник и завонял. Он, наконец, врубился, что до рая было жить гораздо легче, во всех смыслах. А тут – ни лаборанточек, ни сауны в подвале института, ни денатурата в колбочках, ни пива "Стэлла Артуя". Короче… Ужас!
– До тарелкодрома далеко, – рассуждал посахарённый узник рая, – никакой премии на такси не хватит. Да и тарелок может не хватить, вдруг зря поеду…
Тут нобелевский ошибался. Из имеющихся на тарелкодроме семи посудин активно вылетали в Вечность только две. Отстальные пять хронически простаивали. Из-за таких, как он.
Змею-Искусителю от него большой прибыток был. Он нобелевскому страдальцу (тайком от папы!) рюмку за кустами наливал, где рояль. Он не боялся ничего и никого, никого и ничего, кроме недостатка денег. Но никакая премия не бесконечна, пусть даже нобелевская.
Как пронюхал Искуситель, что у ванильного грустилы денежки закончились, так сразу стал издеваться, яблоко по четыре раза в день предлагать: в завтрак, в обед, в полдник и в ужин. А когда услыхал, что тот демонстративно из рая просится на волю, вышвырнул его вон и без яблока. А Дискжокею приказал побольнее нобелевца кольнуть, поунизительней унизить.
Детей рожать нобелевец не собирался, он их терпеть не мог, поэтому и отходняк ему придумали с поправкой:
– Голубей кормить будешь!!!… В муках!!!
Лауреат сначала ничего не понял. Вернувшись, он благополучненько опять родился, много раз женился, потом развёлся (много-много раз). Ну, и так далее, ничего особенного.
Но его старая, самая-самая первая жена, неожиданно могзами двинулась, заделалась сперва кошатницей, а потом и голубятницей.
Голуби жрали всё только с рынка, в крайнем случае из "Елисевского", гадили в титановые унитазы с инкрустацией. Поэтому кошатница, она же голубятница, очень скоро обезденежела, продала два "мерседеса" (свой и домработницын), всю мебельную обстановку, а также домик на Рублёвке в стиле "Органза", подаренный унизившим её супругом на сорокалетие. Пришлось обратно идти в суд, подавать на алименты, на повышенные. Вот тогда-то нобелевец и узнал, что такое голуби.
Мой папа размножается усыновлением. Когда хочет девочку – удочерением. Недавно плёл мне, что я его единственная дочь. Но я-то знаю, что нас, как мимнимум, две.
На одной крутейшей райской вечеринке его назвали Лжецом и Отцом Лжи, да ещё и выпили за это. Помню, папа дико улыбался, топорщил пальцы, гладил праздничную чешую, но недоволен не был.
Ладно, одна, так одна. Ложь ведь не человек. А что он Лжец, проверено неоднократно.
На правах единственной дочери я беру в раю всё, что хочу. Если он орёт: "Положь на место, мерзавка!", это значит, что украденный гэджет надо срочно где-нибудь применить, испытать на ком-нибудь, пустить в дело, раз уж своровала. А когда идёт добавочка: "Совсем отца не уважаешь, гадина!", то можно и на премию в конце рассчитывать.
Когда я шарила под райскими кустами в поисках игрушек, или гэджетов, он демонстративно отворачивался. И хвост тактично поджимал, чтобы я об него не спотыкалась. Иногда вообще хвостом обматывался, чтобы показать, что не тронет меня. Стоял, весь туго перетянутый, как беспомощная гусеница. Я нигде больше не видела, чтобы с собственным хвостом такое вытворяли.
Перед тем как лететь к профессору, для внедрения в его лажовую семейку, воровать мне ничего не пришлось – задание сильно отличалось. Я должна была не применить сворованный у папы гэджет, а, наоборот, найти то, что профессор своровал у него много лет назад, да так ловко, что никто ничего не понял. Даже я не заметила.
Профессор, как вы догадались, и был тем самым нобелевцем-лауреатом, которого за пьянку и за неспособность расплатиться с Искусителем вышвырнули вон из рая.
Лауреат перед изгнанием вонял сильнее, чем обычно, поэтому Змей-Искуситель всё время отворачивался. Ну, и доотворачивался.
В числе всяких полезных штучек, которых папе, в принципе, не жалко, нобелевец утащил универсальный переводчик мыслей со всех земных и неземных языков. Папе его тоже, в принципе, не жалко, но пока такой аппарат апендаунерам вреден.
"Апендаунеры" (пошло от "up-and-down") – это те, кто туда-сюда мотается – и в раю им противно, и на земле не живётся.
Кто ещё только вверх, в рай летит, то есть, аперы, ведут себя спокойно, почти не матерятся, почти не курят, к вечной жизни готовятся, о душе думают. Зато те, кто уже выписался из рая, они же даунеры, полное чмо. Им уже готовиться как бы некуда, разве что, вниз лететь, непристойно вякая, в самое пекло, в болото, в какашки.
Кстати, носятся по кругу апендаунеры с удовольствием. Ап-энд-даун.
Я апера от даунера отличаю запростяк. Дети-дауны только в даунеровских семьях рождаются, когда оба родителя скрытые дауны.
Аперовская профессура, в отличие от даунеровской, гениев ещё рожает, к ним природа отдыхать пока не просится.
Перед тем как снова родиться, после выписки из рая, нобелевец поспешил на Всемирный Конгресс – пресс-конференцию давать. Забыл, что все видели, как его в гробу похоронили.
Влетает он в зал, отталкивает лектора и орёт: "Люди! На том свете денежки не нужны! Не смейте брать с собой! Хуже будет!!!" Все испугались, а потом подумали-подумали, и до конца дослушали. Покойничек подробно рассказал, как над ним в раю изгалялся Искуситель.
