Наталия Касторф - Антидюймовочка и её папы

На правах самой первой жены преступника, она предъявила суду свои последние, уже давно дырявые колготки. Штук пятьдесят.

– Вот! Нету других! Дожила! – сказала старая кошатница, в прошлом очень активная голубятница. О голубях она уже не думала, ей бы свои алименты защитить.

Колготки были выстираны дозой "Ариэля", но это им не помогло. Заседатели схватились за платочки, приложили вместо глазок к носикам, а судья вынес гуманный приговор: "Заменить смертную казнь через повешение пожизненной отработкой в качестве уборщика в зоопарке".

В своём последнем слове подсудимый попросил, чтобы его повесили, но его никто не послушался. Это я судью подбила на гуманность к папе! На такое дело денег мне было не жалко.

Показания главной свидетельницы, предъявившей недостававшие вещдоки – древние колготки, потрясли зал. Все признали приговор справедливым. Кроме голубей. Те от безнадёги окончательно поголубели, ушли прочь, демонстративно под ручку, и поклялись больше никогда не связываться с кошатницами.

Устроить папу в зоопарк дело не хитрое, а вот найти другого, там же, на месте, практически невозможно. Но только не для меня. Я давно уже присмотрела профессору замену.

Как-то утром, перед самой школой, я заметила симпатичного шимпанзе с томиком Достоевского в руке. Шимпанзе-то шимпанзе, а фамилию "Свидригайлов" выговаривало!

Что ещё меня купило, в другой руке шимпанзе держало русско-английский разговорник. Ба! С таким папой до Америки – два раза пукнуть!

Профессор-лох, он же террорист, работая уборщиком, совсем морально опустился, не то что "Свидригайлов", даже "Ведьмак" не всегда выговаривал, свою последнюю и главную фамилию. Когда чётко произносил, а когда и с перерывами: "Ведьма-ка-ка-ка-ка-ка-как!" Деградация была вполне нормальная, как раз такая, как надо перед пеклом, перед болотом, перед какашками. Обратная эволюция успешно продолжалась.

Через две недели профессора хватало на одну тираду: "Что, скотина вонючая, бздишь? Очко взыграло?" Так он приветствовал в ходе раздачи пищи ни в чём не повинных животных. Ещё и замахивался на правах хомосапиенса. Правда, льву, тигриной клетке и крокодилу он делал исключение: не матерился, не замахивался и не заходил вообще. Всё тащил через решётку, и пищу на палочке, и уборщицкую метлу. Метла выходила из строя почти каждый день, вычеты с него зарплатные росли, кошатница в первом месяце рисковала не получить ничего из алиментов.

Все томились этим непонятным положением, и профессор, и животные, и мы с Димулечкой, и шимпанзе, которое уже вместо "Свидригайлов" выговаривало "Очковзыграйлов", при этом дико плюясь, что с обезьяны возьмёшь…

Но неожиданно ситуация продвинулась. Как-то утром профессор зашёл к шимпанзе и услышал:

– Хау ду ю ду, мистер Очковзыграйлов!

Шимпанзе тренировалось, оно просто хотело показать, как его будут приветствовать в Америке, когда мы, все втроём, по облегчённой зоовизе, туда эмигрируем:

Димочка, я и он.

Но профессор не понял юмора, раньше времени запаниковал и запросился прямо в болото, в кромешный ад, в ка-ка-ка-ка-кашки. Раз уж повешенным быть не судилось.

Обратную эволюцию он дальше продолжать не собирался.

Я выполнила его просьбу, применив к нему папин гэджет, возвращающий всем желающим апендаунерам их первоначальный дарвиновский вид, превратила в одноклеточное растение. Тем более что голос папы-Змея как раз таки вчера в ушах звучал, когда я этот гэджет пальцами в кармане шевелила.

– Положь, мерзавка! – сказал мой невидимый, но самый настоящий папа. – Совсем отца не уважаешь, гадина!

Так как он Лжец и Отец Лжи, это означало, что, отправив профессора в болото, я ещё и премию получу в конце. В виде бесплатного и беспосадочного полёта в гости к подруге Рите, в Первую Вечность, где она жила и работала стюардессой на летающих тарелках.

Тем же гэджетом, что я уделала профессора, я переделала и шимпанзе. В человеческую особь превратила, провела совсем не бОльную, малочувствительную депиляцию, приодела во всё американское, проверила кандминимум по английскому и по знанию достоевской терминологии.

После этого шимпанзе руку в карман – а там паспорт с нашими детскими фотографими, плюс виза групповая, много-многократная, не только в Штаты, а вообще куда захочешь, а также пачка зубочисток много-многократного использования.

От этого Очковзыграйлов вообще заговорил и попросил немедленно переделать его русскую фамилию на американскую.

Между прочим, слово "очко" с ударением на первом слоге означает "глазик". Так и получился заграничный папа с нежно-западной кликухой "Микки Ай". "Микки" – в честь Микки Мауса, по желанию Димочки.

Прилетев в Америку, мы купили дом в Лонг-Айленде, сделали папаше Микки окончательную операцию по устранению мимических морщин, приобретённых в клетке в результате улыбания туристам и дикохохотания.

Хотели также Димочку слегка подправить, из дауна в принца превратить, но он не разрешил, сказал, что Рита больше любит кругленьких, с маленькими глазками, с конопушками и с длинненькими слюнками. Такие парни в Первой Вечности нарасхват – всем не хватает. А люди на вешалках, то бишь на скелетах, Рите вообще никогда не нравились. Она ведь теперь бестелесный и почти что совсем бесформенный дух. У Димочки с Ритой давнишняя взаимная любовь, а я не знала.

Мы с Димочкой оба в отпуск намылились, к Рите, в Первую Вечность, но наш начитанный папаша, новоиспеченный американский бизнесмен со знанием достоевской терминологии, внезапно запросился на литературный конкурс "Большая книга", в Москву, в Дом Пашкова, на получение главной премии. Ему кто-то сказал, что признание надо получать сначала за границей, а не дома, в Штатах, что без московской премии он обыкновенный американский лох и пошлый графоман.

Но мы его отговорили, сказали, что, если все писателями станут, то кто работать будет.

Папа Микки Ай с огромным скрипом, но согласился. (Продолжение следует)