Алиса медленно и презрительно выдохнула.
Таглианская ящерица посмотрела на нее. Раздвоенный язык с шипением мелькнул в приоткрытой пасти.
«Ты еще не поняла».
Алиса поежилась.
– Что же … непонятного, – тихо сказала она после паузы, не поднимая головы. – Королева поступила так же… как все Королевы до нее. Приняла гнев Неба на себя… Но она была измучена… и боль на этот раз была слишком велика. Она умерла, защищая меня. Уже второй раз защищая меня, вместо того чтобы просто… отдать Небу… и спастись самой, и спасти… детей.
«Нет. Второй раз она уже не медлила. Не защищала тебя. Второй раз она защищала детей»
– Но… Почему тогда?..
«Она не призывала Боль Неба. К этому моменту была уже бессильна и практически мертва»
– Что?..
«Она лишь отдала своим детям все, чем располагала»
– Так это… я призвала?.. Я одна… выдержала… всю эту?..
«Нет. Человек не может выдержать Боль Неба»
– Но как же… мы остались… живы?..
Верад усмехнулась, хоть лицо ее оставалось каменным.
«После смерти Королевы в Нем проснулся разум. Он хотел уничтожить всех нас... Но на пути у Него стояли дети. Он не смог убить своих детей»
Алиса в мгновение ока очнулась от бездушия.
– Дети? Живы?! Где они?! Что она отдала им?! Чем располагала?!
Верад наконец-то двинулась с места. Шея ее изогнулась, голова повернулась в сторону человека.
«Тобой» ответила она.
Сердце Алисы дрогнуло, глаза расширились. Предчувствие – нечеткое, но властное – заполнило ее.
«Тобой».
Очень медленно она подняла правую руку. Паутинки с легчайшим звуком сползли… и она увидела… Тонкая серебряная нить лежала на ладони, протянувшись от указательного пальца как линия жизни, и длилась дальше, вокруг запястья, два с половиной витка.
Она едва заметно мерцала даже в сумерках. Алиса с тревогой любовалась на эту тончайшую красоту, думая, как же с ней поступить, как же… посадить ее… И лишь потом до нее дошло, что нить, тоненькая и хрупкая, не умирает без влаги, не гибнет на открытом воздухе. Уже минуту, уже две минуты не гибнет и даже не тускнеет. И что она движется точно… точно вместе с ее дрожащей рукой.
«Тобой».
Алиса задохнулась на мгновение, и слезы все же брызнули из ее глаз, покатившись по щекам. Осознание было подобно валу, захлестнувшему ее с головой. Сильнее, чем Буря, сильнее, чем боль.
Она шептала и смеялась, как сумасшедшая, и рассматривала ее, и вертела рукой, в кожу которой умирающая Королева вживила свою бесценную серебряную нить.
А Верад закончила – все так же сухо и спокойно:
«Представ перед таким выбором, Небо не смогло убить тебя… приемная Мать жемчужниц. Всемогущий наконец-то вытерпел боль сам».
Девочка почти не слышала ее; даже не заметила, как опустился катер, и как показались из переходника две всклоченные, бледные воспитательницы.
– Алиса, – сказала Мэй, словно пьяная, медленно спускаясь по ступенькам трапа и всматриваясь в девятнадцатую, будто та была репродукцией одной из старых Земных картин. – Алиса, я…
Девочка подняла на нее глаза с высыхающими счастливыми слезами. Вид у нее был, мало сказать, потрепанный, хотя сама она об этом ничего не знала. Мэй, глядя на чумазую с ног до головы, всю исцарапанную, но живую воспитанницу, с которой уже успела мысленно попрощаться, ненадолго потеряла дар речи.
Почему-то запищал тоненьким голоском зуммер наручного браслета Клариссы.
– С днем рождения, Алиса, – вздохнув, в звенящей тишине констатировала доктор, посмотрев на часы.
Убийцы
Владельцы самоцветных ферм считают, что туман на плато не такой плотный, как в низинах или в Западных холмах – а значит, растить там нечего. Ведь все драгоценные деревья, травы и цветы на планете Авалон растут в тумане. А холмы и предгорья, где тумана маловато, покрыты лесом из обычных деревьев – без сапфировых прожилок, хризолитовых бусин или янтарной смолы.
Для фермеров важнее всего именно драгоценные растения, так что у них в ходу поговорка: «Ближе к солнцу – дальше от самоцветов». Но из этого правила есть исключение – на Авалоне существует драгоценность, которая живет прямо в небе, купаясь в солнечных лучах. А так как охотиться на нее можно только с земли, небесные охотники стараются забраться как можно выше.
Алиса забралась под самый купол неба. И ударилась лицом о стекло. Она падала, не в силах справиться с доской, вокруг бушевала гроза, дождь хлестал ее с презрением, с ненавистью… а сверху, не мигая, смотрел чужой, буравящий взгляд.
Вздрогнув всем телом, девочка проснулась.
Утром небо хмурилось.
– Алиса, – подтянутая и строгая, с кругами под глазами, сказала директриса Грант, рассматривая Девятнадцатую очень внимательно, – ты, я вижу, уже твердо стоишь на ногах?
– Да, уважаемая восп…
– Не сейчас.
Судя по блеклому и невыразительному голосу, директрисе, всегда подтянутой и строгой, было не по себе. Седые волосы слегка выбились из аккуратной шишки, слева на лицо падал всклоченный локон – сестра не замечала его.
– Ладно, – кивнула Алиса слегка виновато.
– Мы и в самом деле… все жутко переволновались. Это… как в дурном романе, честное слово.
– Дурном?
– Слишком серьезно… К делу! – директриса сделала над собой видимое усилие, и произнесла это бодрым деловым тоном. – Естественно, сейчас тебя хотят увидеть военные. Ты должна написать специальный рапорт, заполнить анкеты, пройти тесты. Освободить тебя от этого не в моей власти. Я даже не знаю, что будет потом. Удалось, правда, выговорить несколько послаблений. Но в сущности… Нет, не так, – она внезапно опустила голову и потерла переносицу. Алиса поразились, только теперь увидев, какой усталой была их железная леди сейчас.
– Девочка моя. Послушай…
Девятнадцатая вздрогнула. Она никогда не была «чьей-то девочкой». Ничьей с головы до ног – принадлежа государству, как остальные дети приюта. Никто из воспитателей не был нежен с ними сверх меры, и уж тем более, мисс Грант, всегда живущая по уставу, точная во всем. Услышав неожиданную фразу, Алиса секунду не могла понять, что случилось… затем поняла.
«Понадобились смерть и несчастья, чтобы они вдруг задумались над тем, кто мы для них».
Мисс Грант, пребывавшая в очевидной усталости, не заметила тени на Алисином лице. Подняв глаза, она продолжила:
– Ты, судя по всему, пережила нечто весьма… весьма особенное. Святые Сестры были с тобой. Благодарение Господу, ты жива. Но все это, как ты понимаешь… очень необычно. И теперь, когда ураган уничтожил, – директриса взглянула на лежащий перед ней лист бумаги, – «несколько тысяч гектаров полей, три башни связи, шесть поселков и множество силовых щитов», все будут пытаться понять то, что произошло. И, вероятно, что пережитое там… в результате станет лишь прелюдией к тому, что тебе предстоит пережить теперь. Когда начнется разбирательство.
Алиса, проснувшаяся недавно, и не слышавшая официальных рапортов службы контроля погоды и сводок последних новостей, похолодела. Лишь в этот момент она действительно поняла, что помимо случившегося с ней, Шторм имел и иные последствия.
«Шесть поселков» кружилось у нее в голову, «Шесть поселков», и больше ничего.
– Сядь! – приказала мисс Грант, вставая, протягивай свой стакан. – Выпей это.
Сок был кислый, ужасно кислый.
– Не молчи, – сказала старшая сестра приюта после тяжелой паузы. – Выскажись… я могу… принять исповедь.
Алиса глядела в пол, и лицо у нее было пунцовое.
– Какая дура, – прошипела она. – Дура, дура, простите …
Мисс Грант молчала, отвернувшись к окну, где вновь текли в знакомом лазоревом небе привычные белые облака.
– Я думала, что спасла всех… гордилась тем, что спасла. Пришла и легла спать, такая… довольная. Спала, лечилась… А они!.. Ведь это я виновата. Я… скажите, сколько… погибло?
