У меня самое крошечное сердце в мире, и только сейчас я осознаю, что даже и это сердце способно любить. Не жадно и грубо, а так, тихо и глубоко.
На улице особенно холодно, и ветер ласково треплет меня по щекам. И мне кажется, что это Ким подбадривает меня.
Ким, которого я просто…
10. "Иногда людям дают второй шанс. Хочется спросить: "За что?"
Иногда людям дают второй шанс. Я не знаю, по какому принципу кто-то наверху распределяет между смертными эти самые шансы. Хочется спросить: "За что?".
Но я молчу, боясь спугнуть севшего мне на плечо воробья. Маленький храбрый воробей.
И я почти уверена, что люди не получают второй шанс за что-то — они получают его для чего-то.
Кто-то наверху очень сильно хочет надо мной посмеяться.
…
Такое ощущение, что кто-то вылил мне в глаза добрую порцию кислоты, разъедающей все живое. Чтобы хоть как-то побороть невыносимую боль, я начинаю резко и часто моргать, надеясь, что это хоть как-то смягчит зуд и жжение.
Еще чуть-чуть — и я не выдержу и, повалившись прямиком на асфальт, начну собственноручно выцарапывать себе глаза.
Наверное, если бы Джо меня не окликнул, я бы так и сделала.
— Эй, Кесси, с тобой все в порядке? — с сомнением спрашивает он, заранее не доверяя каждому слову, произнесенному из моих уст.
— Нет, черт возьми, — шиплю в ответ.
Внутри меня все стягивается в тугой узел, тянущий меня вниз, к земле. И вся боль тянет.
И глаза так жжет, что мне кажется, что у меня нет никаких шансов когда-нибудь их открыть.
На заднем плане играет музыка. Я не знаю точно — у кого-то плеер на полную мощность, или же все происходит у меня в голове, но эта музыка — мое единственное спасение, та соломинка, за которую я хватаюсь, чтобы остаться собой. Я нахожу песню знакомой и понимаю, что это тот самый мотив, который мы с Кимом напевали по пути в Детройт. Та самая мелодия, связывающая меня с реальным миром.
Мне тяжело держаться, тяжело дышать. Хочется лечь прямо тут, на холодный асфальт и спокойно умереть.
Все происходящее мало напоминает реальность, и я мало напоминаю себя прежнюю. Стараюсь, чтобы мое лицо не выражало эту боль внутри меня (Ким говорил, что у меня все эмоции на лице написаны). Стараюсь нащупать то самое реальное время, за которое стоит схватиться, но я уже даже не могу определить, где я, где Джо.
Он держит меня за руку, и мне кажется, что я уже и вправду лежу. Он держит и шепчет что-то похожее на "просто держись".
И я вспоминаю, что мне Ким говорил. "Я не прошу тебя жить — просто держись".
Вспоминаю, как он вот так держал меня за руку. Наверное, и тогда, пять лет назад, тоже держал. Но я не помню — тогда я была в отключке.
У Джо рука теплая, и его тепло медленно перетекает в меня, заставляет вновь мыслить, вновь… чувствовать.
А затем все проходит. Я открываю глаза, и на какой-то момент мне кажется, что я вижу его лицо.
Затем вновь закрываю… открываю…
Пусто.
…
Все происходит оттого, что я этого просто хочу. Хочу выкарабкаться, хочу попробовать жить нормально, хочу…
В воздухе пахнет лимонадом и нашатырным спиртом. А музыка исчезла — остались только помехи, как в плохо настроенном радио. И я вспоминаю, что, почему-то, не умерла — осталась у Джо послушной собачонкой.
Джо говорит, что в этих вылазках нет ничего страшного. Говорит, что когда-нибудь мне даже понравится.
Разгоряченное от мороза, мое тело не реагирует на его дешевые уловки. Весь Джо — умелый фокусник до мозга костей.
Я пытаюсь вспомнить, чье лицо мне совсем недавно удалось разглядеть в темноте. Его — не его?.. И вообще, не было ли это всего лишь очередным капризом моего ненасытного воображения?
Начинает кружиться голова, и что-то внутри подсказывает мне, что идти дальше нельзя. Я дергаю Джо за рукав, но он как будто и вовсе не обращает внимания. Не считает нужным обращать.
— Там… там что-то есть, — выдавливаю я и понимаю, что он ухмыляется.
У моего спутника классический голос плохих парней. Своим тоном он всегда делает мне одолжение, будто я все еще жива только из-за его непосредственной прихоти.
— Давай уйдем отсюда!.. — Мой голос срывается в хриплый крик, и я уже не могу с точностью идентифицировать, с чем, все-таки, связана эта волна необъяснимого страха.
Джо не слышит. Деликатно не обращает на мою истерию внимание — только продолжает уперто и ненавязчиво тянуть меня в неизвестном направлении.
Но я уже не та Кесси, что была два месяца назад, не та Кесси, что по одному Кимову щелчку пальцев покинула родной город. Та Кесси притворялась сильной, а эта Кесси уже другая: расчетливая, повзрослевшая. У этой Кесси не осталось больше причин быть слабой.
— Послушай меня! — ору я, и мой голос звучит уже на пределе возможного. Я останавливаюсь и, как он ни тянет меня, не двигаюсь с места. Жду, пока он выслушает, даже если для этого потребуется несколько лет.
Джо тоже ждет, пока пройдет моя истерия.
Но я упертая, да и он тоже.
— Я сказала, я туда не пойду! Ты слышишь, нет?! НЕ ПОЙДУ. — Еще никогда прежде я не была столь уверена в правильности собственных решений.
У меня в запасе три минуты, чтобы не оборвать собственную жизнь. Я чувствую как, противно капая, время больно падает мне на ботинки. Ноги замерзают.
Джо явно смягчается. Берет меня за руку — осторожно — и слегка тянет за собой.
— Пойдем, Кесси. Это совсем не больно.
Наверное, он владеет гипнозом.
…
Вновь и вновь мы ходим по кругу. Огибаем земной шар, делаем вид, что с легкостью можем преодолеть еще одну кругосветку. Мы ищем что-то, что сами называем свободой, мы слушаем чужие советы, чужие голоса. Мы чувствуем, когда слишком поздно и чувствуем, когда уже ничего нельзя сделать.
Если прямо сейчас настанет конец света, я ни капельки не удивлюсь.
И это простое "держись" оставляет меня в жизни, позволяет мне осознавать, что мне нужно жить ради того, чтобы когда-нибудь нечаянно столкнуться на улице с Кимом, услышать его тяжелое дыхание и просто так, совершенно искренне спросить: "И как ты?". Мне кажется, он поймет. Он не станет придумывать себе всякую фигню, а просто улыбнется и скажет: "Кесс, а ты постарела". А я не смогу сказать ему, изменился ли он. Не могу, потому что не вижу.
