Владимир Холкин - Авгур

«Ну, я, блин, завернул», — удивился он мимоходом. Таких выражений в его лексиконе прежде, вроде бы, не водилось. И с офицерами ФСБ Андрей в таком тоне не разговаривал. Он вообще их в жизни не видел!

— …но давайте обойдемся без этого. Вы можете сказать прямым текстом — что я должен такое сделать, какие формальности соблюсти, чтобы жить дальше обычной жизнью, как все нормальные люди?

Алексей Игнатьевич хмыкнул.

— Прямым текстом? Ну что ж, если вы настаиваете… Боюсь, «как все нормальные люди» у вас уже не получится.

— Это официальное мнение?

Майор неожиданно улыбнулся.

— Андрей, давайте не будем ссориться. Еще раз подчеркиваю — это неформальная встреча. Мы кушаем шашлычок, беседуем — без всякого протокола, заметьте! И вместе пытаемся разобраться в нашей проблеме…

— В нашей?

— Да, к сожалению, именно в нашей. Все это слишком неординарно, чтобы просто поставить крестик в вашем личном досье…

«О, — подумал Андрей, — на меня уже досье завели. Хотя, его, наверно, на всех заводят». Алексей Игнатьевич, между тем, продолжал:

— Мерцающий в городе! Даже сравнение с ходу не подберу… Вы же ни в какие рамки не лезете!

— Что, совсем ни в какие?

— Сами посудите, Андрей. Вот у нас четыре базовых цвета. С этим вы уже разобрались, правильно?

— Ну, вроде, в общих чертах. Если говорить примитивно, то синий — это рабочий класс… Это я, конечно, утрирую…

— Ничего, ничего, я понял.

— Зеленый — интеллигенция, научные кадры. Желтый — управленцы, администраторы. Красный — силовики. Вот, вы, наверно, из красных?

Майор расстегнул рукав и молча показал ему алую «паутину».

— Ну, вот, — продолжил Андрей. — Цвета в документах, насколько я понял, обозначают римскими цифрами — I, II, III, IV. Да, еще оттенки. 01 — это самый бледный…

— …а 05 — это самый яркий. Все правильно. И где, скажите на милость, ваше место в этой классификации? Тут любой бюрократ (будь он хоть трижды желтый) расплачется от бессилия. Для вас даже штампа нет, чтобы поставить в паспорт.

— А памятка?

— А что — памятка? Она выдается в зависимости от индекса, то есть от пресловутого штампа. Который вам, повторяю, поставить никто не может.

— И что, никаких подсказок я больше не получу?

— По официальным каналам — нет. А вообще — понятия не имею. Вы же мерцающий, для вас законы не писаны. Может, вы эту памятку однажды во сне увидите, как Менделеев свою таблицу. Или услышите глас с небес. Или письмо голубиной почтой доставят — из какого-нибудь тридевятого царства.

— Ладно, — сказал Андрей, глотнув минералки. — Давайте зайдем с другой стороны. Вы не могли бы, не выдавая служебных тайн, просветить меня в двух словах, что это вообще такое — мерцающий? Может, страшилку расскажите для наглядности? Раз уж разговор неофициальный?

— Страшилку, значит? Извольте. Говорят, мерцающий может скопировать «татуировку» любого обычного человека и, тем самым, украсть у него судьбу. Как вам?

— Ну, не знаю, — сказал Андрей. — Вы сами-то верите в такое… гм… допущение?

— Конкретно в это — не очень. Здесь мы имеем дело, скорее, с очередной городской легендой. Но есть и более правдоподобные версии. Вот, например — мерцающий способен произвольно менять цвет своего узора, чтобы приспособиться к окружающей обстановке.

— Как хамелеон, что ли?

— Ну, если вам нравится такое сравнение… Я склонен думать, что оно не так далеко от истины. Взгляните на себя, Андрей. Уверяю вас, довольно любопытное зрелище. Еще десять минут назад вы были напуганы, сбиты с толку. То есть вели себя как нормальный шестнадцатилетний подросток, оказавшийся в непривычных для себя обстоятельствах. Но сейчас вы беседуете со мной как взрослый, уверенный в себе человек. В течение разговора вы неосознанно изменили линию поведения, подстроившись под меня. Каким образом, интересно? Впрочем, это как раз понятно. Давайте посмотрим на ваш узор — если вы, конечно, не возражаете.

Андрей приподнял рукав. Искорки на предплечье мерцали разными оттенками спектра, но в общей картине явно преобладал темно-красный. Это было похоже на переспелый гранат с невероятно мелкими зернышками — каждое не больше песчинки. Майор удовлетворенно кивнул:

— Ну вот, видите. Честное слово, даже немного завидно. Кое-кто из моих коллег за такое умение полжизни не пожалеет. Какие перспективы откроются!..

— Алексей Игнатьевич, вы меня что — вербуете?

— Я — вас?! Господь с вами, Андрей Сергеевич! — майор замахал на него руками. — Это ж надо было додуматься! Вербовать мерцающего? Это, знаете, все равно, что динозавра поселить в прихожей на коврике. Извините, конечно, за такую метафору…

— Ничего, — сказал Андрей. — Я человек простой, необидчивый. Но ваших восторгов, если честно, не разделаю. Что мне теперь со всем этим делать? В цирке выступать, что ли?

Они помолчали. Майор сидел, барабаня пальцами по столу. Наконец, сказал:

— Считается, что каждый мерцающий с момента инициации идет к некой конкретной цели, которую видит только он сам. Последствия его действий нельзя предсказать заранее, но от них, как правило, зависит жизнь большого числа людей…

— Могу вас успокоить, — буркнул Андрей, — никакой цели я перед собой не вижу. Пока, во всяком случае. Может, что-нибудь поконкретнее?

— Конкретики у нас, к сожалению, мало. Вы ведь феномен, один на сто миллионов. Сами хотим понять. Я, признаюсь вам по секрету, специально из Москвы прилетел. Буквально сегодня ночью. Директор ваш школьный — мужчина старой закалки, после выпускного нам позвонил. Ну, в смысле, в наше здешнее отделение, а оттуда уже в Москву передали. Меня вызывают — давай, мол, быстро в аэропорт. И вот я здесь — сижу, беседую с вами. Видите, Андрей, какое к вашей персоне теперь внимание?

— Чего ж вы меня не предупредили? До того, как я в паспортный стол поперся?

— А чтобы на вашу реакцию посмотреть. В стрессовой, так сказать, ситуации.

— И не жалко вам тетку? Ну, эту, из сто восьмого?

— Так, вроде, это не я на нее орал…

Андрей подумал: «Вот гад!» Потом сказал:

— Знаете, все равно непонятно. Ладно, тетку я напугал. Заодно и сам убедился — страшилки ходят не зря. Но ведь она заранее в истерику впала! Когда я еще ничего не сделал! Если б она молчала — и не случилось бы ничего! Блин, ну почему такая реакция? Подумаешь, узорчик другого цвета. Фигня ведь, медицинская аномалия…

— Как вам сказать, Андрей, — вздохнул Алексей Игнатьевич. — Вот, например, рождается младенец с хвостом — тоже медицинская аномалия. Рудимент, атавизм — не помню, как правильно называется. Но все равно немного не по себе, когда по телевизору смотришь. И какая-нибудь дура обязательно развопится — помогите, мол, нечистая сила!