Конан, напротив, небрежно развалился в седле. Он даже не вытащил из ножен меча.
Чуткое ухо киммерийца улавливало обрывки фраз, которыми глухо обменивались местные жители.
– Новички?…
– Нет, не годятся…
– Эти не подходят – они пришли посуху…
– Ты уверен?…
– Я их обнюхал… От них не пахнет морем…
– Они еще живы…
– Когда нам это мешало?
– Нет, не годятся, эти не годятся – эти пришли по суше…
Последняя фраза, хоть и звучала так же загадочно, как и все остальные, все же показалась Конану обнадеживающей. «Не годятся»! Интересно, а как выглядят те, которые здешним рыболовам «годятся»?
– Тише, – шепнул, не разжимая губ, Конан своему спутнику. – Ни слова!
Они продолжили путь, не ускоряя шага. Инстинкт подсказывал Конану, что нельзя ни в коем случае бежать от этих людей или показывать свой страх перед ними, какими бы жуткими они ни казались. На краю поселка Конан остановил копя, и его тотчас обступило несколько человек. Цинфелин держался в стороне. Удивительно, но на второго путешественника рыбаки вообще не обратили внимания.
Конан заговорил со старым рыбаком, чья одежда выглядела закопченной и провоняла дымом – даже усы его выглядели так, словно их долго вялили над огнем вместе с рыбой.
– Скажи, друг, где мы находимся?
Рыбак поднял на Конана полусонные глаза и ничего не ответил.
– Кто-нибудь скажет мне, что это за место? – повысил голос киммериец. – Кому принадлежит та башня?
Он указал на мрачную башню.
По-прежнему ответом ему было молчание. Несколько человек начали причмокивать, словно предвкушая трапезу, а старый рыбак сунул в рот свой ус и принялся сосать его.
Цинфелин дернулся в седле, словно намереваясь ворваться в гущу толпы и покарать наглецов добрым ударом меча, по Конан вовремя сделал ему предупреждающий жест и остановил его.
Цинфелин замер.
И снова Конан уловил невнятное бормотание:
– Нет, эти не подходят… пришли посуху…
Конан развернул коня и двинулся прочь.
Цинфелин последовал за ним.
– Ты понял, что там происходит, в этом поселке? – спросил Цинфелин, догоняя Конана.
Киммериец ехал по берегу, погруженный в свои мысли. Услышав голос юного графа, он обернулся.
– Что? – переспросил он. И тотчас покачал головой: – Нет, это пока осталось загадкой. До поры, разумеется. Нет такой загадки, которая бы мне не открылась. За исключением тех, которые я уничтожаю прежде, чем кто-либо успевает открыть рот. Знаешь, как это бывает забавно! Какой-нибудь глупый колдун встает в позу и начинает: «А теперь я открою тебе величайшую тайну из всех, какие только ведомы человечеству!… Итак, внемли!» И тут я роняю на его голову тяжелую каменную плиту или попросту отделяю болтливую башку от тела… и никаких тайн, все предельно просто. Я жив, а он – мертв.
Цинфелин поморщился.
– Я надеялся, что ты хотя бы сейчас заговоришь серьезно.
– Я серьезен как никогда, – возразил Конан. – Жизнь и смерть – вот те тайны, которыми следует заниматься, а все прочее – просто мусор. Нам не следует тратить время на разгадку секретов, которые, быть может, вовсе не имеют никакого отношения к нашему делу. Мы не можем позволить себе потерять ни минуты! Кто знает – быть может, жизнь твоей пленницы прямо сейчас подвергается опасности.
Цинфелин побледнел.
– Ты прав, – признал он. – Возможно, эти рыбаки с их загадками и невнятным бормотанием существуют лишь для того, чтобы отвлечь нас от главной цели.
– Вот видишь, и ты можешь рассуждать здраво, – обрадовался Конан.
Между тем они приблизились к башне и остановили коней. Огромное сооружение высилось над ними. Казалось, оно намерено штурмовать само небо, чтобы там помериться силами с божественной силой.
Стены, сложенные огромными почерневшими от времени булыжниками, казались неприступными. Островерхая крыша царапала облака, распарывая их брюхо.
Конан заметил, что поблизости от башни нет никакой растительности. И хотя камни постоянно были влажными – от близости моря, и от частых дождей, на них даже не вырос мох.
Кони обоих всадников начали ржать, вставать на дыбы и мотать головами. Животные явно не желали приближаться к этому зловещему месту.
Конан и Цинфелин с трудом укротили своих животных. Конан спешился.
– Попробую узнать, что здесь творится. Может быть, здесь вообще никого нет.
– Никого нет? – удивился Цинфелин. – Как такое может быть?
– Никого, кроме пленницы, – уточнил Конан.
– А разве такое возможно?
– Почему бы и нет?
– Я думал, пленница слишком важна… Слишком важная для негодяя, чтобы он оставил ее без охраны.
– Ты переоцениваешь некоторых негодяев, – заметил киммериец. – Башня выглядит устрашающе. Здесь действуют древние чары, которые насылают на человека ужас, едва он только видит эту башню. Помнишь, наши странствующие фигляры не захотели поворачивать свое зеркало в сторону этой башни? А ведь вид здесь довольно живописный! Тем не менее они поспешили отсюда убраться. Так что, не исключено, что пленница находится внутри совершенно одна. Ну, с каким-нибудь стражником, который приносит ей еду. Расправиться с одним-единственным стражником не составит большого труда. А магии, даже насылающей чары ужаса, я не боюсь.
– Надеюсь, ты не ошибаешься, – пробормотал Цинфелин, глядя, как киммериец спрыгивает с седла и уверенным шагом направляется к низкой дверце, ведущей в башню.
Однако открыть дверь Конан не успел. Ему оставалось сделать еще шагов пять до башни, когда дверь распахнулась, и навстречу Конану вышел целый отряд. Человек пятьдесят в доспехах, со щитами и копьями, выступили из башни и окружили киммерийца.
Конан, подбоченясь, смотрел на них. Ему казалось, что кое-кого он узнает… Во всяком случае, в их выправке и манере держаться было нечто знакомое.
– Наемники! – пробормотал киммериец.- Наемники из Гандерланда! Так-так, интересно…
Он прищурился, рассматривая своих будущих противников. И тут его окликнули по имени:
– Конан! Я так и подумал почему-то, что только Конан мог решиться на такое. Ну надо же! Явиться сюда!… Прямо в пасть к дьяволу!
– Гуннар! – обрадовался киммериец, поворачиваясь к здоровенному детине, чей доспех был украшен богаче, чем у остальных. – Это ты, Гуннар? Рад тебя видеть! Я ведь думал, что ты давным-давно погиб…
Гуннар поморщился, как будто киммериец задел какую-то неприятную для него тему.
– Никто не собирался жить вечно, не так ли? – ответил Гуннар киммерийцу. – Ни один наемник, во всяком случае, вступая в. отряд, не предполагает, что боги сохранят его для долгой жизни. И довольно об этом!
