Альта тоже крикнула что-то, но слов Нессель уже разобрать не смогла: в голове вспыхнула, как внезапно проснувшееся солнце, пустая гулкая тишина — и мир исчез…
Нет души.
Нет тела.
Нет этого мира и того мира.
Нет разделения на то и иное.
Есть лишь всё вокруг — и единое, единственное и неделимое я вместо себя самой…
Бестия налетела будто сразу отовсюду, охватив удушливым черным туманом — туманом исступленных мыслей и чудовищных образов, и стиснутый со всех сторон рассудок громко запротестовал, закричал в панике, требуя прекратить, не видеть, не слышать, не противиться, лишь бы все кончилось, кончилось прямо сейчас, все равно как, лишь бы…
Выставленные перед собой ладони заныли, мышцы свело болью, словно в вытянутые руки с разгону врезалась телега, наполненная доверху тяжелыми бочками, и на миг показалось — затрещали кости и смялись, как воск, суставы, а легкие сжались, будто пустые мехи. Жуткий череп бестии приблизился вплотную — лицо к лицу, глаза в глаза, дыхание в дыхание…
Есть лишь всё вокруг…
Сейчас всё иначе, чем в том городе, накрытом гнетущей силой, чужой сетью. Сейчас сам мир — словно большая прозрачная паутина, мир — натянутые до звона нити взаимосвязей, сейчас есть возможность, есть силы ее увидеть и в нее вплестись. В самый центр, где сходятся все паутинки, где мир — там, за черным туманом, и здесь, под ногами — соединен воедино.
Под ногами песок. Лишь бы не упасть… Держаться за эту нить, она материальна, она дает опору. За спиной люди. Эта нить важна. Держать, что бы ни случилось, держать до последнего. Лес неподалеку… Хорошо. Лес — это нить, придающая сил. Она тоже важна, за нее надо потянуть, зацепиться — и тоже держаться…
Бестия. Зловещая бестия, обступившая со всех сторон и смотрящая в лицо, в душу, в мысли…
«Дитя битвы за моим плечом»… Дитя битвы. Дева, собирающая души погибших. Идущая за плечом Вотана и его служителей.
Откуда это вдруг всплыло?..
Неважно…
«Его нашли далеко от замка, одного… он убегал от кого-то… чем надо было напугать рыцаря с боевым прошлым, чтобы он выскочил из собственного жилища в чем был и бросился наутек?»…
Не забываться. Только не забываться, только не забывать, зачем она здесь. Не забывать, где это — «здесь». Не пытаться уйти, чтобы не быть здесь…
Соберись!
Работать.
Бестия. Зловещая бестия, обступившая со всех сторон и смотрящая в лицо. Эта нить крепче прочих, бестия чужда этому миру, людскому миру, но нить не лишняя, не оборвать так просто — она уже связана с людьми, людскими мыслями и деяниями, с их последствиями и отголосками, и даже если была когда-то чем-то нездешним — стала частью всего…
— Пошла прочь, тварь, здесь тебе поживиться нечем!
Это свой голос? Или мысль?..
Неважно…
Прочь. Ты опоздала, этой не твой мир, это давно не твой мир и не мир твоего владыки.
Эта нить крепче прочих, не оборвать так просто…
Значит, это будет непросто.
Мир — натянутые до звона нити взаимосвязей, но сейчас есть возможность, есть силы…
Силы… Силы на исходе. На исходе и тают, как снежинка на ладони…
Прочь, тварь…
Чьи-то руки обхватили за талию, крепко вцепившись в одежду, к ноге прижалось тонкое маленькое тело, и светлая макушка оказалась совсем рядом…
«Держись, мам. Я помогу»…
* * *
Человек может всё.
Стоишь на ногах, Гессе?..
Да. На траве легче.
Назад, вправо, снова прыжок в сторону и удар — первый удар за все это время, опасный, вблизи…
Меч рвануло из руки, едва не вывернув пальцы, и в локте вспыхнула боль, ринувшаяся к плечу и отдавшаяся короткой вспышкой где-то в затылке. Ладонь разжалась, выпустив обвитый цепью клинок, и тот, сверкнув на солнце мутной молнией, отлетел прочь…
Доля мгновения…
Однажды ты осознаешь, что видишь…
Вот она!
Та самая часть короткой секунды, когда цепь унесла груз далеко в сторону и еще не вернула для нового удара, а вторая, безоружная рука противника отставлена чуть в сторону для равновесия и потому сразу ударить не сможет тоже…
Вперед.
Не думая, не просчитывая больше.
Пригнувшись, слыша гул воздуха под пролетевшей над головой цепью с тяжелой гирей. Наземь — кубарем, в ноги, толкнув в колено плечом и почувствовав, что противник пошатнулся, сбился с ритма и равновесия. Котом извернувшись на траве, извернувшись так, как никогда бы и не ожидал сам от себя — отпрянув в сторону от нового удара. Захватив ногами ноги противника и извернувшись снова, вкладывая в толчок всю массу тела и всю силу — всю, какая осталась…
Wagen gewinnt…
Хауэр бы не одобрил — und wagen verheust[137].
Рядом с плечом в дерн врезалась тяжелая гиря, брызнув в лицо клочьями корней, травинок и песка, колени чуть не вывернуло в обратную сторону, едва не переломив суставы…
Каспар рухнул лицом вверх как-то разом, будто подсеченное дерево, издав сдавленный рык, и показалось, что в этом зверином звуке впервые за все это время прозвучало что-то совершенно человеческое, обыденное, привычное. То же разочарование, та же обида на себя, мир вокруг и несправедливую судьбу звучала в похожем раздраженном рёве старших собратьев по шайке, когда им случалось быть побежденными в драке, особенно — побежденными младшим…
Вывернувшись на траве, Курт выпустил рукоять кинжала, уперся ладонями в землю и, рывком распрямив ноги, обеими пятками ударил упавшего под челюсть. Ощущение было таким, будто врезался ногами в землю, спрыгнув с высоты собственного роста; и через этот удар, кажется, истекли последние силы — уже даже не те, что отводились для боя, а те, какие оставались всего лишь на то, чтобы дышать и двигаться…
Встать, Гессе!
Встать…
Хотя бы уже не «бегом»…
Курт поднял себя на ноги рывком, уже не зная, какие силы и откуда для этого берутся, и не думая о том, а не рухнет ли он сам здесь же через мгновение и, в отличие от поверженного противника — замертво…
Каспар не шевелился; он лежал на редкой траве, истоптанной и вмятой в песчаную почву ногами поединщиков — раскинув руки, запрокинув голову и закрыв глаза, а из уголка приоткрытого рта вязко, будто нехотя, просачивалась крупная красная капля. Это отметилось как-то между делом; то ли осознание свершённого еще не дошло окончательно, то ли просто усталость достигла предела, и было уже все равно…
