— А почему?
Мясник неопределенно пожал плечами.
— Он всегда говорил: «В штаб не ходишь, крепче спишь», — ответила за бывшего командира Растяпа.
— Кому не хочется крепко выспаться! — проворчал Балт.
— И что же, капитан, он спал? — спросил Кольтен. — В такие-то времена?
— Да, господин Кольтен, — ответила женщина. — Он и на ходу спать умеет. Идет и храпит, да так, что мешок с камнями за спиной трясется.
— А камни еще зачем?
— Наш Мясник часто ломает мечи. Тогда он швыряется камнями. И еще не было случая, чтобы он промахнулся.
— Врешь! — возразил Мясник. — А та плюгавая собачонка?
Балт едва не задохнулся от смеха, затем смачно плюнул.
Кольтен стоял, заложив руки за спину. Дюкр видел, как побелели костяшки плотно стиснутых кулаков. Почувствовав на себе его внимание, виканец позвал:
— Историк!
— Слушаю, господин Кольтен.
— Ты это запишешь?
— Непременно. Слово в слово.
— Замечательно. Саперы, вы свободны.
Они стали разбредаться, бормоча себе под нос. Кто-то похлопал Мясника по плечу и получил в ответ испепеляющий взгляд.
Кольтен глядел им вслед, потом вернулся туда, где стояли Балт, Дюкр и Лулль.
— Клобук их всех накрой! — с не свойственным ему восхищением произнес Балт.
— Ваши солдаты, господин командующий, — улыбнулся Дюкр.
— Да, — сказал Кольтен, вдруг просияв от гордости. — Да. Если честно, я не знал, что делать.
— Вы действовали превосходно, — усмехнулся Лулль. — Такого ведь не придумаешь. Отныне легенда о капитане, произведенном в… сержанты, пойдет гулять по свету. Если до этого вы им просто нравились, то теперь они вас полюбили, господин Кольтен.
— Но за что? — изумился Кольтен. — Я разжаловал человека за… бесподобную храбрость!
— Вернули его туда, где он чувствует себя на месте. А это подняло значимость всех остальных. Неужели вы этого не заметили?
— Но ведь Мясник…
— Бьюсь об заклад: он еще никогда не был так счастлив. Мне этого не объяснить. Только сапер знает, что думает другой сапер и что им движет… да и то не всегда.
— Зато теперь, племянник, у тебя новый капитан, — сказал Балт. — Уж она-то явится на собрание без опозданий и все рванье на себе заштопает.
— Не дождетесь, — возразил Лулль. — Она была бы рада дернуть на все четыре стороны.
Кольтен покачал головой.
— А ведь они победили, — сказал он, не скрывая своего удивления. — Эту битву я проиграл.
Они ушли, продолжая обсуждать случившееся. Дюкр остался один.
«Может, и не ложь… Улыбки после стольких слез. Кажется, пустяки. Абсурд. Но, наверное, в этом и кроется ответ».
Он огляделся и кивком головы подозвал Листа.
— Капрал, помнится, ты обещал мне что-то показать.
— Да. Идемте, здесь недалеко.
Они подошли к развалинам массивной башни. Дальше располагались сторожевые позиции виканцев. Первый этаж башни солдаты превратили во временное хранилище, поставив караульным однорукого парня.
Лист дотронулся до громадных камней фундамента.
— Это джагатская постройка, — сказал капрал. — Вы ведь знаете, они жили порознь. Ни деревень, ни городов. Только вот такие уединенные жилища.
— Что ж, они ценили уединение. Я могу их понять.
— Они боялись соплеменников не меньше, чем тлан-имасов. Дюкр оглянулся на виканского солдата. Парень спал стоя, привалившись к стене.
«Раньше бы виканец себе такого не позволил. Но у нас истощаются силы и мы засыпаем где придется».
— Сколько же лет этой башне? — спросил он капрала.
— Трудно сказать. Сотня, две, может, и все три.
— Но не лет же?
— Разумеется, нет. Тысячелетий.
— Как же это было давно, — вздохнул Дюкр.
— Здесь было самое первое жилище. Потом их теснили все дальше и дальше. Последняя башня — она уже далеко за лесом, в центре равнины.
— Теснили, — повторил историк. Лист кивнул.
— Каждая осада длилась сотни лет. Тлан-имасы теряли множество воинов. Джагаты отнюдь не были кочевниками. Когда они выбирали место…
Он вдруг замолчал.
— Так это была одна из многих войн?
Лист подумал, затем покачал головой.
— Видите ли, у джагатов существовала удивительная родственная общность. Когда матери стала грозить опасность, к ней на подмогу вернулись дети. Потом отец. Война стала яростнее…
— Наверное, эта джагатка была удивительной женщиной, — предположил историк.
Бледный, с плотно сжатыми губами, Лист сорвал с головы шлем и провел рукой по вспотевшим волосам.
— Да, — прошептал он.
— Она служит твоим проводником в снах?
— Нет. Ее муж.
Воздух слегка задрожал, и это заставило Дюкра обвернуться. На севере в небо поднимался золотистый огненный столб. Он становился выше и выше.
— Боги милосердные, — пробормотал Лист. — Это еще что?
В мозг Дюкра ворвалось одно-единственное слово. Оно подмяло под себя все мысли. Историк не просто догадался; он знал, что это. Единственное слово, являющееся ответом на вопрос Листа.
— Шаик.
Калам сидел в сумраке каюты, прислушиваясь к ударам волн и пронзительным завываниям ветра. Море штормило, и «Затычку» то вскидывало вверх, то бросало едва. ли не на самое дно. Ассасин закрыл глаза, иначе с каждым броском каюта начинала расползаться по всем направлениям сразу.
Должно быть, тот корабль тоже сражался сейчас со взбесившейся стихией. Впередсмотрящий успел заметить судно за несколько минут до появления зеленоватого светящегося облака, принесшего с собой эту бурю. Мысли о корабле упрямо вгрызались Каламу в мозг.
«Наверное, это все тот же корабль. Ответ простой, только верный ли? Значит, пока мы торчали в заднице, именуемой родной гаванью «Затычки», их корабль преспокойно дошел до Фалара и там пополнил запасы всего необходимого. И им не нужно было таиться, как нам».
Но даже если все было именно так, в голове ассасина оставалась тьма других вопросов, требовавших ответа. Малые тревоги сливались в одну большую, как отдельные голоса сливаются в общий гул. Каламу осточертело это плавание, вода со всех сторон, одинаковые дни и ночи.
«Нет, парень, ты уж не ври самому себе. Тебя волнуют уменьшающиеся запасы пищи и пресной воды. Но еще сильнее тебя мучают бредовые разговоры капитана о песочных часах и его странные намеки, что на борту этого проклятого корабля время течет по-иному».
Мысли опять вернулись к тому кораблю. До Калама только сейчас дошло, что он должен был бы давным-давно их обогнать. А ведь не обгоняет. Затем он подумал о Салке Элане.
