как было с Реддлом.
— Могу поручить эту миссию вам, мистер… — но тут задумалась, так как понимала, что перед ней более не безымянный демон. Она, как ритуалист, пусть и давно мертвый, все же имеет кое-какие навыки и может различить уровень и статус демона. — Алиссар, красивое имя. С одного старинного магического языка, принадлежащего высшим эльфам темной крови, переводится как — окутанный удачей.
— Хм, — задумался я, соглашаясь с тем, что удача и правда меня на протяжении смертной жизни сопровождала. Ведь по-другому то, что я выживал, несмотря на все приключения, испытания и опасности, не назовешь. Так что да, имя подходящее.
— И еще, Алиссар, — приблизилась ко мне леди Рейвенкло, добавляя шепотом, смотря на Полумну, — Жадность — коварный грех. — Не понял о чем она, но леди продолжила: — Впервые съев полноценную душу заключившего с тобой сделку человека, окутанную одним из грехов, сам становишься им подверженным. Грех станет частью тебя, твоей сущностью.
Вот теперь все встало на свои места. Особенно этот мне не присущий, неуемный собственнический позыв, заграбастать кого-то в когтистые объятия, и с шипением: «Мое!», плеваться ядом и не отпускать. Леди, как только выполнила миссию просветителя, покинула мое общество. Как и мисье Каро, пригрозив мне клинком и сказав на прощание:
— Демон, я отдаю право добычи Лунной Лавгуд, но учти. Если она заблудится, свернет на тропу греха, твою голову снесу я.
Любезностью я ему не ответил. Проводил взглядом, предлагая Полумне прогуляться до башни ее факультета и обсудить портрет Дамблдора и хранящийся в нем крестраж. Девушка снова стала такой, как и в быт меня человеком. Общительной, улыбающейся и милой. И лишь раз она предупредила:
— Я не стану нападать и убивать тебя, Алиссар, ровно до тех пор, пока ты питаешься душами грешников, призвавших тебя, заключивших сделку. Но стоит тебе вступить на путь смерти, начать убивать ради пропитания, голова сиюминутно слетит с твоих плеч и покатиться по полу.
— Буду иметь в виду, — улыбнулся, прощаясь с Полумной, растворяясь в тени коридора синего факультета, желая ей спокойной ночи, оказываясь у двери в нашу с Драко и Блейзом комнату.
13 глава «Fife-o-clock, министр Кигнсли!»
Алиссар
С того дня, как Полумна предъявила права на мое убийство паладину Каро, прошла почти неделя. За это время я убедился в словах леди Елены. Душа, съеденная мной, получившим имя, оказывала влияние, которого я даже будучи живым не испытывал. Жадность профессора до внимания и общения мне не передалась, но все же влияние греха имелось. Особенно с ближним окружением.
Друзьями я их по-прежнему не назову, так как не испытываю ничего подобного, но вот чувство дикой собственности по отношению к ним — да. Драко и Персефону, как и в случае с Полумной, хочется связать самыми прочными лентами, заткнув рты, ограничив движение, и никуда не отпускать. Склониться и чахнуть, как Смауг над златом под горой гномов[2]. С Забини и Ноттом Жадность не требует подобного, лишь пробует на вкус, присматривается.
— Алиссар, — толкает меня в бок Драко, — к тебе Ник, — показывает на сову, несущую мне письмо с гербом министерства.
— Ответ от Кингсли на просьбу встретиться и пообщаться, — напомнил я о деле, порученном леди Еленой. Птица, как только отдала послание, тут же вспорхнула и улетела, а я раскрыл конверт, и еще не прочитав: — Надеюсь, прогуляться к министру сегодня. Быстрее решу дело с портретом и крестражами, больше будет времени на себя и свой желудок, — и на мою удачу, которая не покидает меня даже в демонической жизни, приглашение выписано на сегодня.
— Ты не Жадность, Алиссар, а Обжорство, — шепчет мне Персефона, показывая на рыжего гриффиндорца, накинувшегося на еду, как будто ее неделю не видел, — грех Уизли подошел бы тебе больше, греха Слизнорта.
— Каждый демон — это сосредоточения голода, но в меру своей сущности и способностей, которые используют. Естественно, если этот грех не ведущий, — влилась в разговор Полумна, подсаживаясь за стол восьмого курса. Она со мной все так же мила, приветлива и дружелюбна, как и в прошлой жизни. Тон ее невесом и легок, а взгляд все так же мечтателен и загадочен. Но не у слизеринцев, хранящих свои секреты. — Расслабьтесь, ребят, — говорит она, зная, что они готовы в любой момент сразиться, за свою жизнь, — я по вам работать не стану, на ваших руках крови нет, — уточняя, — а та, что есть пролита в честном бою.
— Ты просто так, или по делу? — спрашиваю, смотря на задумчивую девушку, ушедшую в свои мысли. — Если просто так, то мне пора, — встаю из-за стола, не прощаясь, уходя по факту, но она меня остановила, взяв за руку. Этот жест и сопутствующее касание, снова подняли из недр огня преисподней то желание обладать, а для этого связать, заткнуть рот и капать слюной, говоря: «Мое!»
— Я с тобой пойду! — все еще не отпускала руку Полумна, смотря на меня, прожигая серебряным взглядом. Кое-как снял ее руку с моего локтя, подавил позыв «Взять! Схватить!», говоря:
— Министр мне не интересен в гастрономическом плане, будь спокойна! — еще несколько секунд Полумне потребовалось на то, чтобы самоубедиться, а после руку мою отпустить, сказав:
— Поверю тебе на слово, Алиссар. Но если что… — не дал договорить, повторил сказанные ей же слова:
— Да-да-да! Моя рогатая голова слетит с плеч и покатится по полу, — отмахнулся и направился в кабинет директора, протягивая приглашения от министра с разрешением на каминное перемещение.
Директриса была удивлена приглашению на чай, особенно не в положенное для чаепития время, но все же отпустила, открыв камин, попросив не задерживаться. Откланялся, и зайдя в камин, назвав адрес, унесся огненным вихрем прямо в личный каминный зал министра. Он встречал меня с широкой улыбкой и распростертыми объятиями, но ровно до тех пор, пока не сжал в крепком захвате.
— Поттер! — откинул меня от себя, почти вталкивая в каминную рамку, тут же наставляя палочку, призывая заклинание серебряных лент. — Нет, ты не Поттер! — говорил министр, уже формируя ленту, направляя ее на меня. Но это не священное серебро, мне ничего от соприкосновением с ним не будет. Ленты меня не задержат.
— Верно. Уже не Поттер! — не скрывая суть, призвав черные когти, формировал в руке черное пламя, сжигая несущиеся на меня ленты. — Министр Кингсли, я не по вашу душу, можете расслабиться, — сказал, стряхивая с рук серебристый пепел лент, возвращая рукам привычный человеческому глазу вид, без когтей. — У меня к вам, министр, есть дело государственной важности, — Кинг отозвал магию, но палочку
