Наверное, в моем лице что-то изменилось, потому что Катя сказала:
– Ну вот и хорошо! Все у тебя получится.
И в самом деле, подумал я. Чего я так расклеился? Круг подозреваемых ограничен? Ограничен. Лазутчика в стане врага я завел? Завел. Даже двух! Один будет поставлять мне информацию из круга избранных, вторая – из круга прочих. И не фиг сопли по манишке размазывать! Это все Земфирины песни виноваты, в детство меня вогнали…
– Ты помнишь Земфиру?
– Какую Земфиру? – спросила Катя.
– Певицу. В детстве… Помнишь?
– А-а-а… Это которая – пьяный мачо?
– Она самая.
– Сказать правду, сто лет не вспоминала. А ты с какой это стати вдруг о ней заговорил?
Я пожал плечами:
– Не знаю. Песни у нее классные были.
И тут я вспомнил другую Земфиру, черноволосую гадалку с Кузнечного рынка. Ее обещания насчет второго нашего ребеночка. Обманула гадалка… Может, и в остальном обманула? И никакой я не везунчик?
– Прекрати! – сказала Катя, отставляя чашку. – Прекрати себя грызть! Ты – самый лучший в мире частный детектив! У тебя лучшее в мире агентство! У тебя лучшая в мире секретарша! Понял?
– Понял! – Я кивнул. – У меня лучшие в мире клиенты! А еще у меня лучшая в мире жена!
Катя загрузила в мойку посуду, включила машину.
– Знаешь, – сказала она. И вдруг опустила плечи, сгорбилась: – Это даже хорошо, что у нас нет детей. Представляешь, как бы нам сейчас было сложно?
Я встал, подошел, взял ее за плечи и развернул лицом к себе. В глазах Кати стояли слезы.
– Не надо. Жизнь еще не кончилась. Голливудские актрисы в сорок рожают.
Катя вытерла глаза концом фартука и кивнула.
– Да, ты прав. – И прижалась к моей груди.
Моечная машина уже прошумела теплым воздухом и, сообщив о завершении процесса, выключилась, а мы все стояли возле нее, будто приклеенные друг к другу.
– Посуда вымыта и высушена, – повторила машина.
Наконец, Катя отстранилась и взялась за тарелки. А я вышел на лоджию, достал сигареты и закурил.
Перед глазами раскинулся родной двор. Было ветрено: в нашем районе, носящем название Корабли, ветер – гость нередкий. За соседним домом должна была шуметь волнами Маркизова Лужа, но ее, разумеется, за ветром не было слышно. Вот если выйти на берег… Удивительное дело, я живу в полукилометре от моря, а вижу его едва ли не раз в году… А насчет ребенка Катя права, как бы ни жестоко звучали ее слова… Нет, нельзя так думать, нельзя! И говорить нельзя! Что бы там ни утверждали материалисты, а слишком часто судьба превращает слово из сотрясения воздуха в факт реальности. Мысль изреченная не есть ложь, мысль изреченная есть инициатор процесса с заранее предусмотренным концом…
– Нам повезет, – сказал я балтийскому ветру.
Он налетел на меня, взлохматил волосы, будто хотел снять скальп. Как ни странно, это грубое прикосновение успокоило меня. Арчи Гудвин в душе моей опять завалил на лопатки Вадима Ладонщикова и хотел уже провести удушающий прием, но ему помешали – Катя, уже переодетая, выглянула в открытую дверь.
– Ты покурил? Можно ехать.
Я раздавил окурок в пепельнице и вернулся на кухню.
– Нам непременно повезет. – Я прижал жену к своей груди. – Нам просто не может не повезти.
– Ты прав, – сказала она, осторожно отстраняясь. – Вперед?
– Вперед, на мины!
Через пять минут мы были уже в подземном гараже-стоянке, возле нашей «забавы». Загрузились и тронулись.
Охранник возле шлагбаума, как и всегда, проверил пропуск, отдал нам честь и пожелал счастливого пути. Когда вынырнули из-под земли, я сказал:
– Высажу тебя возле офиса. Сам подниматься не буду. Мне надо кое-куда съездить прямо сейчас.
Я поехал в «Красный кентавр» с утра неслучайно. По опыту знаю – в клубах легче всего разговаривать с персоналом до официального открытия, когда люди еще не заведены гонкой за чистоганом и не смотрят на тебя как солдат на вошь. Или как баран на новые ворота…
Все вышло пучком. Я позвонил Полю, и он отыскал мне адрес «Красного кентавра», занеся его по моей команде в анналы дела. Я без эксцессов преодолел пробку перед тоннелем, прорытым под Невой параллельно мосту Лейтенанта Шмидта. Место для парковки в такое время нашлось на удивление быстро.
Клуб занимал, как и многие подобные заведения в центре Питера, цокольный этаж. Так у нас называются полуподвалы. Был он невелик. Я имею в виду, конечно, его геометрические размеры, а не роль, которую он играет в деловой жизни Петербурга. Вполне возможно, что многие сделки именно здесь и начинаются. Во всяком случае, «Столичный комсомолец» утверждал как-то, что нетрадиционалов в бизнес-элите не меньше, чем в культурной.
На входе в клуб, разумеется, висела старая добрая табличка «Закрыто», но такие рогатки и препоны меня никогда не останавливали. Я стучал до тех пор, пока в двери не высунулся бритоголовый верзила в футболке с надписью «Вперед, Зенит!» и джинсах и не осведомился мрачно:
– Чего надо? Не видите – закрыто?
– Вижу, – сказал я. – Меня интересует один ваш клиент.
– О клиентах справок не даем! – Верзила собрался было захлопнуть дверь, но я придержал ее ногой.
– Простите, я, пожалуй, ошибся… Он теперь не ваш клиент, он – клиент гробовщиков и могильщиков.
Будь Бердников жив, мне бы и в голову не пришло поехать сюда собирать о нем справки. Максимум что бы я собрал – это пару матюгов. Да еще и в лоб могли бы добавить… Но труп – инструмент, неплохо развязывающий языки. Тем более в нашей стране, где от тюрьмы да от сумы не зарекайся. А мертвые и в нашей стране лишены возможности мстить… К тому же, верзила немедленно должен был перейти в режим «ушки на макушке». Ибо бес меня знает, кто я таков! Ибо лох на вид – не лох в натуре. Убойный отдел иногда тоже может корочками страховой компании прикрыться, а с ментами человеку, работающему в таком заведении, лучше не ссориться…
Верзила оставил дверь в покое, обернулся и крикнул:
– Вера! Столы протирать пора!
Мой слух не отметил за его спиной никаких перемен, но верзила удовлетворенно хмыкнул и сказал:
– Ладно, идем внутрь! Не на пороге же тему перетирать!
Меня завели в какую-то подсобку, где не было ничего, кроме тумбочки с пепельницей, стула да настенной вешалки с парой несвежих халатов.
Верзила достал пачку «Верблюда» и зажигалку, закурил, холодно кивнул на стул:
– Присаживайтесь, пожалуйста!
Предложение прозвучало убийственно-вежливо. И не удивительно – мы все еще пребывали с верзилой по разные стороны баррикады: я желал услышать то, о чем ему не хотелось говорить.
Я сел на стул. Хозяин утвердил задницу на тумбочку, которая, как ни странно, не рухнула под этой слоновьей массой. Наверное, была укреплена изнутри сварным каркасом из двутавровых балок. А может, это и вовсе был сейф, обклеенный пленкой «под дерево». Хотя сейфы обычно стоят в кабинетах у директоров…
