– Собственной персоной, – ответил я. – Как кормежка?
– Неплохо. Неплохо, – сказал он. – А как твои извилистые пути?
– О, превосходно, – ответил я. – Полагаю, ты прилетел поесть?
– Да. Я всегда прилетаю сюда напоследок, потому что эти сливы – мои любимые, и я лакомлюсь ими после жуков. Предпочитаю оставлять самое лучшее напоследок.
– Так и следует поступать во всяком деле, – сказал я.
– Скажи, – теперь, пожив с Растовым, я в этом хорошо разбираюсь, – ты никогда не пробовал давно упавшие с дерева сливы, которые выглядят сморщенными, сгнившими и неаппетитными?
– Нет, – ответил он, – это было бы глупо, когда столько хороших слив еще висит на дереве.
– А, – сказал я, – но внешний вид обманчив, и «хороший» – понятие весьма относительное.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он.
– Я тоже люблю фрукты, – объяснил я – и я знаю их секрет. Те, что внизу, на земле, гораздо лучше тех, что еще висят на ветках.
– Как это может быть? – удивился он.
– Секрет в том, что, когда они лежат там, оторванные от источника своего существования, они используют остаток своей жизни для создания новых ростков. Правда, они от этого сморщиваются, но вырабатывают из себя новый, особый эликсир, превосходящий обычный сок тех слив, которые еще на дереве.
– Они гораздо лучше на вкус?
– Нет. На вкус – нет. Это больше, чем просто вкус. Это вопрос духа.
– Наверное, нужно попробовать, раз так.
– Ты не пожалеешь. Я тебе очень рекомендую.
И он спустился на землю, нашел одну из таких слив и откусил от нее.
– Фу! – воскликнул он. – Они никуда не годятся! Перезрелые и…
– Не торопись, – сказал я. – Возьми еще, проглоти немного, потом еще. Немножко подожди.
И он еще попробовал, и еще. Немного погодя он сказал:
– У меня слегка кружится голова. Но ощущение довольно приятное. Действительно…
Он съел еще одну, с внезапно проснувшимся энтузиазмом, потом еще одну.
– Шипучка, ты был прав, – сказал он через какое-то время. – Есть в них нечто особенное. Такое теплое ощущение…
– Да, – ответил я.
– И это головокружение – не совсем головокружение. Приятное ощущение.
– Съешь еще. Съешь гораздо больше, – посоветовал я ему. – Иди туда, куда тебя поведет.
Вскоре его слова стало трудно понимать, так что мне пришлось соскользнуть с дерева на землю, чтобы расслышать все, что он говорил, когда я начал спрашивать:
– Ты был с Графом, когда он устраивал новые могилы, правда? Вот так я узнал их местонахождение и что он собирался переехать в одну из них вчера ночью, – закончил он свой рассказ.
– Хорошая работа, – сказал я. – Хорошая работа.
– Надеюсь, когда он проснулся, он не чувствовал себя так, как я в то утро. Я там не остался, я понимаю, что видеть змей в таком состоянии плохо. По крайней мере, так говорит Растов. Что до меня, то я-то видел людей в тот последний раз, всех этих проезжих цыган. И тебя, разумеется.
– Сколько существует могил, не считая склепа?
– Две, – ответил он. – Одна к юго-западу, вторая – к юго-востоку.
– Я хочу их видеть.
– Я тебя отведу. Та, что на юго-западе, ближе. Давай сперва пойдем туда.
Мы двинулись в путь, пересекая тот участок местности, где я прежде не бывал. В конце мы пришли к маленькому кладбищу, окруженному ржавой железной оградой. Калитка оказалась не запертой, и я распахнул ее плечом.
– Сюда, – сказал Шипучка, и я последовал за ним.
Он привел меня к небольшому мавзолею рядом с голой ивой.
– Внутри, – сказал он. – Усыпальница справа открыта. Там стоит новый гроб.
– Граф там?
– Не должен бы. Игла говорил, он будет спать в другом.
Я все же вошел туда и толкал лапой крышку, пока не нашел способа открыть ее. Тогда она довольно легко поднялась. Гроб был пуст, если не считать горсти-другой грязи на дне.
– Выглядит настоящим, – сказал я. – Теперь веди меня ко второму.
Идти туда оказалось гораздо дольше, и по дороге я спросил:
– Игла не говорил тебе, когда устроены эти могилы?
– Несколько недель назад, – ответил он.
– До новолуния?
– Да. Он очень настаивал на этом.
– Это портит мою схему, – сказал я, – а ведь все, казалось, так хорошо укладывается в нее.
– Извини.
– Ты уверен, что он сказал именно так?
– Совершенно.
– Проклятье.
В небе ярко сияло солнце, хотя там и сям виднелись облака, – и, разумеется, дальше к югу, над домом Доброго Доктора, они собрались целой грудой. Северный ветер принес холодную струю. Мы двигались без дороги, по осенним краскам – коричневым, красным, желтым – и почва была сырой, хоть и не пропитанной еще водой, как губка. Я вдыхал запахи леса и земли. Из одной трубы вдалеке вился дымок, и я думал о Древних Богах и спрашивал себя, как может все измениться, если откроется путь к их возвращению. Мир может быть хорошим местом, или плохим, и без сверхъестественного вмешательства; мы выработали свои собственные способы действий, определили для себя добро и зло. Некоторые боги хороши для достижения отдельных идеалов, а не для осуществления реальных целей, здесь и сейчас. Что же касается Древних, то я не видел выгоды поддерживать отношения с теми, кто совершенно трансцендентален. Мне нравится абстрактно рассматривать все эти вещи, в платонических сферах, а не быть вынужденным заниматься их физическими проявлениями… Я вдыхал запахи горящих дров, глины, упавших с дерева гниющих яблок, возможно, все еще покрытых утренней изморозью в тени фруктовых садов, видел высоко летящий, перекликающийся клин, направляющийся к югу. Я слышал, как крот роет землю под моими ногами…
– Растов так и пьет каждый день? – спросил я.
– Нет, – ответил Шипучка. – Он начал только накануне новолуния.
– К нему приезжала Линда Эндерби?
– Да. Они долго беседовали о поэзии и о ком-то по имени Пушкин.
– Ты не знаешь, она видела Альхазредскую Икону?
– Так тебе известно, что она у нас… Нет, пьяный или трезвый, он никому бы ее не показал до того времени, как в ней возникнет нужда.
– Когда я сегодня искал тебя, я видел у него в руках нечто напоминающее икону. Она из дерева, примерно высотой в три дюйма и длиной в девять?
– Да, он достал ее сегодня из тайника. Всякий раз, впадая в особенно глубокую депрессию, он говорит, что она придает ему бодрости, чтобы «отправиться на берега Гали и поразмышлять над законами разрушения», а затем обдумать, как ему все это использовать.
– Это можно понять почти как заявление Закрывающего, – заметил я.
– Иногда я думаю, Нюх, что ты – Закрывающий.
Наши взгляды встретились, и я остановился. В некоторых случаях приходится рисковать.
– Это правда, – сказал я.
