Странное лицо, странные волосы. Калхасу казалось, что они напоминают мех на шкурке какого-то животного — нежный, ласковый, мягкий. Но их было много, очень много и их цвет… Непроницаемо-черный, совсем как та чернота, что проглатывала звезды в ночь перед штурмом Танафа. Они не сливались с полумраком, как это свойственно всем темным предметам, они были сами по себе, выделяясь на сумеречном фоне беседки так же, как выделялись бы совершенно белые кудри.
Девушка с интересом слушала Иеронима. А тот, увлеченно рассказывая о событиях на Западе, чаще поглядывал на нее, чем на Софию, или других воспитанниц. Калхас ощутил легкий укол — где-то около солнечного сплетения. Внимание историка к этой девушке вызвало в нем чувство раздражения.
«Оставь!» Калхас мгновенно подавил свое недовольство. Будь на месте Иеронима он, его глаза тоже сами собой обращались бы к ней. Это как необычный, резкий запах. Ноздри непроизвольно впитывают его, принюхиваются, словно пытаясь разобраться: что это? Он заставил себя прислушаться к словам историка.
— …А еще Олимпиада сообщила стратегу-автократору, что замыслила нечто грандиозное. Когда он разобьет Антигона и замирит Птолемея, часть добычи пойдет на создание статуи Александра. Вы даже не представите, что это будет за статуя! Решено превратить в нее Афонскую гору. Два города, которые там стоят, перенести в другое место, а гору сделать Царем. Что пирамиды нильские по сравнению с этим! Я понимаю так: Александр будет настолько огромен, что вблизи разглядеть его окажется невозможно. Одна пряжка на плаще займет пространство, на котором разместилась бы целая усадьба. Только с корабля, плывущего во многих стадиях от берега, он будет виден весь. Я представляю! Грандиозное зрелище!.. — Иероним смолк, закатив глаза и причмокивая губами.
— А… как же возможно сделать такое? — удивленно спросила одна из девушек, толстушка с личиком любопытного зверька.
— Да, нужно очень много людей, — согласился Иероним. — Но после победы будет все. И люди, и деньги. Если Ксеркс когда-то прорыл канал около Афонской горы, канал, по которому могли идти две триеры в ряд, то уж Олимпиада сумеет превратить Афон в своего сына!
— Нет, я не об этом, — сказала та же девушка. — Как эти люди узнают, на сколько стесывать скалы? Ведь они будут видеть только какой-то кусочек Царя, а не все в целом.
— Я сам не знаю! — восторженно произнес Иероним. — Разуму обычного человека такое не под силу. Но есть скульптор по имени Диногерат. Он утверждает, что сможет давать работающим правильные указания, что он уже видит Царя; дело только за деньгами и людьми. Диногерат скульптор сейчас в Элладе знаменитый и Олимпиада ему верит.
— Не выставляй напоказ свою глупость, Феодора, — нравоучительно промолвила София. — Олимпиада лучше всех нас знает, где и как сделать статую, достойную сына Зевса.
— А я ничего не выставляю, — вспыхнула та. — Просто мне интересно… Я хочу понять!
— Я думаю, это будет так, — неожиданно для самого себя вступил в разговор Калхас. — Представьте знаменитого повара, который готовит блюда для пира в царских покоях. Он один знает сколько и чего добавить в соус, чем начинить каплуна или целого быка. Его помощники приносят всякие травы, пряности, но ощутить на ощупь вкус будущего кушанья они не могут, это может только главный повар. Ему не надо пробовать свое блюдо. Оно уже есть в голове и на его языке, оно само двигает его руками… Искусства повара и скульптора, конечно, очень разнятся. Так же, как разнится то, что делает обычный ваятель от идеи этого Диногерата. Но, наверное, Александр уже целиком есть в его голове. Точно так же, как блюдо — у повара. И тогда ему не сложно сказать, где и сколько камня должны убрать со скалы рабочие.
— Все равно, это недоступно мне… — повторяла Феодора, но Калхас уже не слышал ее. Он заметил, что черноволосая девушка повернулась в его сторону. Движение, внимание во взоре наполнили ее лицо жизнью, и пастух со странным облегчением обнаружил, что она так же молода, как и остальные воспитанницы. Странность черт лица размывалась движением, а глаза оказались мягкими и задумчивыми, вполне человеческими. Он непроизвольно улыбнулся ей, но тут же испугался своей улыбки. Однако девушка тоже улыбнулась. Калхас с волнением ощутил, что между ними устанавливается чувство приязни. Лицо ее было совсем не отталкивающим, а красивым, даже необычайно красивым. Это только первый взгляд отпугивал. «Но и взгляд на Солнце заставляет зажмуриваться», — подумал про себя аркадянин.
Он потянулся рукой к шарику. Девушка уже не смотрела на пастуха, она вполголоса разговаривала с соседкой, однако его голова помимо воли все время обращалась в ее сторону. Калхасу казалось, что черноволосая воспитанница, сама не зная об этом, обладает магической силой. Вот и Иероним поглядывал на нее. Заглушая в себе чувство симпатии, он начал энергично потирать шарик.
Разговор о Диногерате постепенно исчерпался. Феодора так и не поняла, каким образом скульптор будет создавать Царя, однако разум ее примирился с этим.
— Ты всегда расскажешь что-нибудь интересное, Иероним! — сказала София. — Мы с девушками потом целыми днями обсуждаем твои слова. Вот что, девочки, я предлагаю вознаградить наших гостей! Ну, вспоминаем, что вы учили вчера? «Персы!» Мегисто, красавица, прочти нам начало!
Поднялась та самая девушка, с которой разговаривала черноволосая. Эта с первого взгляда казалась красивой. Статная, с высокой грудью, сильными округлыми руками, прямым и бесхитростным взглядом. Такими пастух всегда представлял спартанок. Низким грудным голосом, без тени робости она начала читать «Персов». Делала Мегисто это, правда, не слишком выразительно, но впечатление от ее декламации было приятным.
Черноволосая также смотрела на нее с удовольствием. Радовалась за Мегисто как за близкую подругу. Даже потянулась в ее сторону. Хитон почти невесомыми складками облегал ее худенькую фигуру. Постепенно Калхас забыл о Мегисто и опять смотрел только на черноволосую. Он видел, как она гибка, и ощущение этой гибкости отдалось легким покалыванием в подушечках пальцев, сладким зудом в зубах. Ему захотелось подойти к ней и провести ладонью по странным чудесным волосам, по спине, по ногам — вплоть до нежных, узких пяток. Желание оказалось настолько сильным, что он зажмурился, чтобы справиться с ним. В тот же момент Мегисто закончила декламацию.
— Прекрасно! Изумительно! — принялся аплодировать Иероним.
Все, в том числе и Калхас, присоединились к нему. Черноволосая подошла к Мегисто и чмокнула ее в щеку. Калхас чувствовал, что на губах его сама собой появилась глупая счастливая улыбка.
