Бескровная битва под Роллайной, которую предстояло описывать летописцам, а восстанавливать в памяти — историкам Шерера, битва, в которой было полностью уничтожено более сильное войско, означала решающий перелом в войне.
Княгиня не сразу вернулась во дворец. Сперва, в окружении восторженной толпы, которая почти несла ее вместе с конем, она поехала на рынок, где долго выбирала для себя забавную узкую цветную накидку, которую можно носить поверх платья.
Бородатый мужчина в кольчуге и простой военной одежде, с мечом, появился на краю самой большой поляны Шерера в обществе восьми всадников. Это были гонцы на великолепных конях, которые требовались правившей в Сей Айе Жемчужине.
Не было ни грохочущей мельницы, ни моста возле нее — вместо них пугали черные угли пожарища. Переправившись вброд через речку, всадники остановились на развилке, откуда напрасно было искать взглядом крышу придорожной корчмы, где когда-то останавливались на постой, а потом находились в плену солдаты из свиты К. Б. И. Денетта. Корчму сожгли, как и все деревянные строения.
Всадники обогнули небольшой лесок на холме и увидели маленький старый замок, а вскоре двор и возвышавшийся на его краю белый дом, с которым не мог сравниться устремившийся в небо крыльями-башенками дворец в столице Дартана. Вблизи видны были окна, завешенные какой-то тканью, а некоторые просто забитые досками; стекол еще не привезли, поскольку ждали более срочные дела и расходы.
О прибытии всадников уже было известно. Охранявшие лесные тропы лесничие дали знать, что приедут гости. Но сказано было лишь, что через лес едет небольшой отряд гонцов; командир этого отряда не назвался, желая сделать кое-кому сюрприз.
У Жемчужины княгини Эзены, еще больше похудевшей, измученной и постоянно трудившейся не покладая рук, времени не было вообще, но вестей из Дартана она ожидала с жадностью. Бородатый командир гонцов вошел в одну из комнат, в которую давно уже вернули спасенную обстановку. Под седой щетиной и разбойничьего вида шапкой невольница с величайшим трудом узнала лицо единственного настоящего друга, которого она в своей жизни нашла; друга, но и подлого предателя, который сбежал на далекую войну, сперва посоветовав княгине Эзене, чтобы та не брала с собой самую старшую, меньше всего значившую из трех Жемчужин.
— Вот письма из Роллайны, госпожа, — сказал посланник, протягивая руку. — Ее королевское высочество благодарит за то, что ты отослала ее гвардию, а еще больше благодарит тебя Хайна, которая наконец получила своих солдат. А здесь… еще одно письмо, которое когда-то написала ты сама. В нем ты упоминаешь, что тебе пригодился бы кто-нибудь в помощь, и эта просьба теперь исполнена.
Бедная невольница, всегда спокойная и уравновешенная, на этот раз не сумела сдержаться. Она глубоко вздохнула… и неожиданно решительным шагом направилась прямо к двери. Остолбеневший гость не дождался ни приветствия, ни хотя бы одного мимолетного взгляда с того мгновения, когда она его узнала.
— Кеса! — сказал он.
— Жемчужина! — гневно ответила она, оборачиваясь в дверях, но только на миг. — Прошу подождать здесь, сейчас пришлю кого-нибудь, чтобы забрал письма.
Мудрец Шерни, в течение многих месяцев познававший мир, людей, а прежде всего женщин, ничему так и не научился. В его понимании действиями должен был руководить разум, не эмоции. Так, как будто капризная натура не была свойственна ему самому и он всегда поступал здравомысляще, спокойно и расчетливо.
— Ты просишь Эзену, — крикнул он в пустые двери, — чтобы она меня сюда прислала, а когда я приезжаю, начинаешь кривляться?! Все, уезжаю прямо сейчас, а письма оставляю на столе!
Кеса вернулась, снова встав в дверях.
— Ты берешь и едешь на войну! — завопила она с покрасневшими щеками. — Даже не попрощавшись! Потом делаешь вид, будто не умеешь писать!.. Ни одного письма, ничего! «Кеса, ты здорова? У меня все в порядке». Где там! Мне на тебя плевать! — крикнула она, делая вид, будто чем-то бросает в посланника; в устах благовоспитанной Жемчужины это прозвучало воистину как солдатское ругательство.
— Я хотел попрощаться, это ты от меня все время убегала!
— Да, конечно, это я бежала на войну! Это я не могла выдержать в Сей Айе!
— Я хотел тебе объяснить! Я искал тебя перед отъездом, но тебя нигде не было! «Жемчужины нет, Жемчужина занята»…
— Потому что ты велел оставить меня здесь как ненужный хлам! Я знаю, что никому не нужна, но… думала, что нужна хотя бы тебе, — с внезапной горечью сказала она. — Ты полгода притворялся, что любишь со мной разговаривать, лгал, что ценишь мои замечания… Я поверила. Я бегала за тобой словно глупая четырнадцатилетняя девочка, пробовала умничать… А потом ты меня выкинул, так же как и все, всегда… Иди, — закончила она. — Не хочу тебя видеть.
Весь гнев Готаха мгновенно прошел.
— Но я — хочу, — ответил он. — Я не хотел, чтобы ты ехала на войну, потому что это опасно… Были и другие причины, но они были важны для княгини, не для меня.
Она готова была расплакаться.
— Вот именно! — с сожалением проговорила она. — Зачем ты приехал? По пути в Громбелард?
Он кивнул.
— Да. Собственно, да. Но я не хочу уезжать ни сегодня, ни завтра.
Остынув, она уже не имела желания ссориться.
— Уедешь, когда захочешь или потребуется. В этих письмах есть что-то важное? Если нет, то у меня в самом деле нет времени их сейчас читать. Я прикажу приготовить тебе комнату. — Она не сказала, что та уже готова, так как это была одна из первых комнат, которые она велела привести в порядок после «визита» армектанских войск.
Возможно, впервые в жизни Готах-посланник не осознал смысла и значения чьих-то слов, послушавшись вместо этого собственной интуиции. Ему пришло в голову, что разговор с расстроенной Жемчужиной стоило бы отложить на потом. Одновременно, однако, он чувствовал, что эту женщину не следует оставлять одну больше ни на минуту. Мужчина, возможно, и мог все обдумать до вечера и последовать голосу разума. Эта же разозленная и обиженная девушка (ибо для Готаха тридцатичетырехлетняя Кеса всегда была «девушкой») могла лишь разбередить собственные душевные раны.
— Это самые важные письма на свете, по крайней мере одно из них. Собственно, не письмо, а документ. Его не может прочитать никто другой, только ты. И без промедления.
Кеса, колеблясь, смотрела на него.
— Если это шутка, ваше благородие… — холодно предупредила она.
Она вернулась на середину комнаты и протянула руку. Готах почувствовал, как сильно бьется его сердце, ибо он именно сейчас брал быка за рога и отступить уже не мог. Он подал ей одно из писем и смотрел, как Жемчужина ломает печать.
