У Перуна нет часов — он сам решает сколько сейчас времени.
(Автор Ваня Озеровский)
Глава 11. Освобождение заложников
— Мой сад! — гремит император Михаил, обозревая дымящиеся остатки цветочных клумб.
Его тяжелый взгляд проносится мимо тяжелораненых гренадеров на носилках, которых обхаживают Целители. Лазарет разбили прямо на разгромленной площади, под открытым осенним небом, так как пострадавшим требовалась незамедлительная помощь.
— Моя стража! — император проходит мимо стонущего спецназовца с рассеченной рукой — беднягу просто перевязали и дали обезболивающего. Слишком много увечных, слишком мало Целителей.
Но Михаил больше не смотрит на раненых, его кулаки стиснуты, костяшки побелели от напряжения. Серые глаза горят так яростно, что отсвечивают бликами на брусчатке, расплавленной до состояния блестящего обсидиана.
— Мои палаты, — натужно выдыхает император. Государь застыл прямо перед обгоревшим черным остовом Грановитой палаты. В этом, некогда белом, доме Михаил венчался на царствование. И теперь значимое в жизни императора здание обуглено и изничтожено. Плохой знак.
Рядом стоят шеф жандармов Юсупов и молодой ротмистр Бирарди, возглавляющий Дворцовую полицию. Покаянно опустив головы, высокопоставленные офицеры молчаливо ждут заслуженного императорского гнева.
— За мной, — не глядя на полицаев, Михаил идет в Теремной дворец. Он старается не смотреть на обугленную, некогда красную, расписную стену фасада. Еще один шрам на лице самодержавия, что нанес сегодня Перун.
В императорском кабинете Владимир дожидается отца. После публичной угрозы Гоши цесаревич избегает встречаться с посторонними людьми и предпочел затаиться во дворце.
Михаил тяжело падает в высокое кожаное кресло за дубовым столом. Молчание повисает в воздухе, густое и липкое, как сгущенное молоко. Кажется, что сказать императору нечего. В отличие от Владимира.
— Ты поступил очень опрометчиво и недальновидно, папа, — пеняет цесаревич самодержцу, нисколько не стесняясь Юсупова с Бирарди. Даже более того — не сдержавшись, Владимир в сердцах хлопает по подлокотнику кресла. — Я же сразу сказал! Если Перун хотел бы убить меня, он это сделал бы еще в бункере. Теперь убедился своими глазами? Он чертовски силен. Зачем было его злить и позориться на весь мир тем, что российский император не в силах совладать с собственным солдатом?
— Я пытался обезопасить тебя, — морщится император, отвернувшись к расколотому жаром Перуновских молний окну.
Владимир сокрушенно качает головой.
— А вместо этого подверг меня смертельной угрозе. Ты пошел на поводу у Гоши, папа. Ведь полоумный этого и добивался — чтобы мы попытались задержать Перуна, и в итоге я лишился его защиты. Стравливание союзников между собой — очень верный ход в данном случае. Апплодирую братцу стоя, — цесаревич горько усмехается. — В своем сумасшествии он прилично развил интеллект. Видимо, правду говорят, что безумие рождает талант. В общем, без защиты Перуна мне придется изворачиваться, как уж. Благодарю за опеку.
— Какую уникальную защиту мог предоставить мальчишка, пускай даже сильный, как сотня Рыкарей? — не понимает Михаил. — Гренадерские офицеры справятся не хуже. У нас для этого есть целый отряд «подвижной» охраны.
— Отец, — грустно смотрит Владимир на императора, подозревая, что тот и, правда, сильно сдал в последнее время. Стареет, наверное. — Только Перун мог дать мне почти стопроцентную гарантию безопасности. Почему, ты думаешь, я не приезжал в Кремль без этого «мальчишки»?
— Да что ты несешь, Вова?! — рявкает император, вконец разозленный тоном сына, которого он, вообще-то, пытался защитить. — Какая гарантия? О чем ты?
— Его щиты, папа, — вздыхает Владимир. — Перун может накрывать ими других людей и держать их хоть круглые сутки. А так «пересмешникам» Гоши всего лишь остается дождаться, когда я устану удерживать доспех, и воткнуть мне вилку в ухо.
— Вилку? — Михаил уже ничего не понимает.
— Вилку, перьевую ручку, спицу, секатор для веток… «Зомби» скрываются среди наших поваров, секретарей, портных, садовников. Хотя, может, Максим и в гренадеры умудрился пропихнуть своих подопытных. Тогда сподручнее, конечно, из «Вереска» пулю в лоб пустить.
Плечи императора опускаются:
— Возможно, я погорячился.
— Нет, в последнее время ты действуешь в порыве чувств. Пытаешься всеми силами устроить так, чтобы Перун не убил Гошу. Сам этого не осознавая. Надо заметить, симпатия у вас с братом взаимная. Гоша ведь даже словом не обмолвился, чтобы отомстить тебе, — Владимир вздыхает. — Отец, твой младший сын — чертов псих, предатель, вредитель и террорист. Пойми это наконец, и дай мне с Перуном его раздавить, а не придумывай отмазок, мешая нам.
Император молчит, насупившись. Юсупов с Бирарди, застывшие у стены, забыли даже как дышать. Впервые оба присутствуют на таком «семейном разговоре», когда в государя почти тычут пальцем и обвиняют в некомпетентности и предвзятости. Да, ругается не абы кто, а сам престолонаследник, второе лицо страны, но всё же этот факт за гранью разумения имперского подданого.
— Хорошо, я не трону мальчишку Бесонова до поимки Гоши, — соглашается наконец Михаил.
Владимир переводит взгляд на ротмистра Фрола Бирарди, а именно, на красные бинты вокруг его плеча, поверх темно-зеленого мундира.
— Комендант, почему вы не излечились у Целителей?
— Ваше Высочество, среди Дворцовой полиции полно тяжелораненых, которым нужна незамедлительная помощь, — выпрямляется молодой красавец- ротмистр. — Мое ранение легкое и подождет очереди.
Владимир встает с кресла и, восхищенно улыбаясь, подходит к офицеру:
— Благородно, комендант. Вы действительно выдающийся офицер, как о вас отзывался генерал Юсупов. Нам повезло, что именно вы охраняете императорскую резиденцию.
Михаил недоуменно смотрит на сына — мол, нашел время раздавать похвалы. Юсупов рядом пытается не отсвечивать, нутром чуя неладное. Бритые щеки ротмистра розовеют, в героические глаза словно вставили маленькие прожекторы.
— Служу Отечеству! — восторженно отвечает молодец.
Владимир по-дружески берет ротмистра за плечо:
— А еще тем, что вы моего роста.
— Что, простите…
Вжжжжиух.
Ветряное копье насквозь пронзает лицо Фрола, и ротмистр, уже мертвым, бахается на пол, словно мешок картошки. Красивое лицо офицера превратилось в свежий продукт мясной лавки.
— Спасибо за службу, — равнодушно произносит Владимир и расстегивает на груди рубашку.
Лицо императора вытягивается. Испуганного Юсупова едва ноги держат. Наступившую тишину прерывает писклявое оповещение:
- Трнк. Вы давно не заходили в «Кексики». Стынет замешанное тесто для кексиков с шоколадной крошкой.
— Простите. Забыл выйти из приложения, — морщится цесаревич, суя руку в карман и выключая звук на мобильнике.
Юсупов впадает в мандраж, ему приходится опереться о шкаф, чтобы не упасть, а император, округлив глаза, орет:
— Вова! Что это значит?!
— Пытаюсь защитить себя всеми возможными способами, — объясняет цесаревич. Он стягивает с ротмистра мундир гвардейского образца, с красными лацканами и золотыми нашивками. — Найди лучше бинты в аптечке в своем столе, отец.
Михаил в шоке смотрит, как Владимир облачается в мундир ротмистра, затем надевает его брюки, расшитые золотыми галунами. Свою старую одежду цесаревич бросает на обезображенное лицо бедного Фрола.
— Генерал Юсупов, будьте добры — оденьте Его Высочество престолонаследника Владимира, — кивает цесаревич на труп коменданта. — Отец, где бинты?
— Ты сошел с ума, — устало выдыхает Михаил, не двигаясь. — Сын мой.
Пока Юсупов дрожащими руками надевает на труп одежду цесаревича, Владимир извлекает из стола аптечку и принимается обматывать лицо бинтами.
— Вы обознались, Ваше Величество. Я всего лишь дворцовый ротмистр, — усмехается под повязками наследник. — Раненый в лицо и благородно уступивший Целителей умирающим бойцам. Так что объявляй кончину старшего сына, отец. Официально ты был прав. Перун попытался меня убить и преуспел, — Владимир позволяет себе легкий смех. — Монархи ведь никогда не ошибаются.
