— Во-пелвых, знаес ли, нет способа обидеть дамианина сильнее, тем назвать его "демоном", а во-втолых — если хотес обсудить с кем-то вазные истойитеские моменты — то луссэ найди кого-то поумнее. Хотя бы кого-то, у кого нет дефекта в голове и он не лопотет, как дитё калтавое! Сеёзно!!
— Лиза, ты опять начинаешь себя принижать, заканчивай с этим. — И ещё одна вдохновляющая речь, подумала Шаос, выдыхая с "безразличием"… но что скрывать? Каждому приятно слышать, что не всё так уж и плохо, и вот тут вот надежда на горизонте заблещет… — Знаешь, сколько таких же отсталых по улицам нашего города ходит? Иногда мне кажется, что как бы не половина населения!
Хотя, это был не тот случай. И девушка на несколько секунд замерла от этих слов с глупо раскрытым ртом.
— Да блин спасибо!! Успокоил! Я всё! Посла! Буду — когда буду!
И опять улыбнулась — хорошей, доброй улыбкой, перед тем как выбежать из комнаты, по лестнице вниз, мимо подметающих последствия её разрушительного присутствия слуг — и на улицу. Где она остановилась на крыльце особняка… Кстати — обычного особняка, без этой местной мании делать плоские крыши, внешние лестницы между этажами и густо обмазывать стены штукатуркой. Встала и высоко подняла руки, потягиваясь и делая глубокий, до настоящей боли в груди, вдох. Мозг ей при обращении "починили", сердце — тоже не останавливалось само. Но до сих пор давало сбои в ритме и болело. Кто знает, зачем Неллит так поступила — возможно, ради сохранения личности бедняжки-Лизы, которая не была бы той, кем была, полностью избавившись от своих недугов. И остаток пути до конюшен, по выложенным камнями тропинкам, мимо клумб и аккуратно подстриженных кустов, она прошла уже пешком. Да и выносливости ей на долгий бег тоже как-то не хватало…
Полуполурослица налегла на тяжёлые двойные створки и с кряхтением сдвинула их, вступая в тянущийся через всё это здание коридор и заставляя размещённых по стойлам лошадей обернуться в её сторону.
— Эй, Никифий! Ты тут?
Две породистые лошадки фыркнули в своих стойлах, вскидывая головы — животные всё ещё не любили дамиан, чувствуя в них нечистые эманации… зато вот конь стал заинтересованно крутить ушами и нюхать воздух, ибо Шаос была ехидной, и он был бы не против посадить в неё ещё парочку своих семян… Ну, или чтобы она его хотя бы просто подоила.
— Никифий!! А ну явись сюда, глупое ты йивотное! — Девушка коварно улыбнулась. Ведь где-то тут, проявляя заботу об этих крайне полезных животных, работал ещё один из немногочисленных слуг-мужчин. По совместительству — полуорк и также ещё одна её "игрушка". Но с ним она также не спала, ибо было с ним всё не так просто. — Твоя хозяйка тъебует твоего пъисутствия!
Мужчина высунул свою зеленоватую голову из-за спины лошади, замирая с этой приоткрытой по-орочьи массивной челюстью и торчащими нижними клыками. Причём он не был особо высоким — и даже более, он был жилистым, откровенно худым и сутулым. Но и не в этом была его главная особенность… Он был глупым. И не просто глупым — а именно что отсталым в своём развитии. И такие обычно склонны к тому, чтобы либо внезапным образом становиться миллионерами, либо — оказываться в обнимку с соседскими детьми, у которых почему-то стала странно болтаться шея, когда он захотел обнять их чуть сильнее. Кстати, девушки такого склада ума, при этом обычно очень даже миленькие, чаще оказываются по какой-то очень трагичной причине мёртвыми, из-за чего все потом начинают покачивать головами и тупить взгляды — мол, была такая молодая, такая красивая, жила бы ещё и жила… Ну, или при определённом стечении обстоятельств, а также крупной сумме денег и чьему-то разыгравшемуся милосердию — могли стать одним из представителей расы дамиан, из-за чего даже слегка умнели и начинали задирать нос при виде более глупых, чем они, людей.
Короче, да. Лизе Медяновой, тоже девушке некогда отсталой, нравилось над ним издеваться. Ну, слегка… Так, возиться!
— Эй, Никифий, телвяк ты мой. Подойди-ка сюда! У меня, кайется, застёзка на туфле ласстегнулась… Не пловелишь её?
И усмехнулась, когда он вышел из стойла, чтобы показаться во весь рост — горбоватый полуорк как и всегда носил свой вусмерть занюханый смокинг. Чёрный смокинг, одетый на него как будто бы с чужого плеча — слишком короткий, из-за чего над низкими ботинками так забавно торчали узловатые костяшки его голых ног, а также грязный и неоднократно латаный его бедной матерью — особенно на локтях и коленях. И в дополнение к и без того странному виду — в петлице у него торчала помятая ромашка, сорванная его же неуклюжими лапами. Но про мать его она сейчас подумала совсем зря — из-за чего испытала не так много удовольствия от того, что он встал перед ней на колени, а она поставила на его вытянутую руку свою ножку — при этом задирая её довольно высоко, из-за чего мужчине открывался вид под её задранную юбку и на очень близко расположенные трусишки. С клубничками, а также швом, перпендикулярно пересекающим явно читаемые под ними формы её пухленького копытца.
Никифий сглотнул, пока свободной рукой проверял застёжку, а на лице выступил пот. Его голубые глаза то и дело обращались то вверх, то вниз — на её бельишко и обратно, на лакированный ботиночек его хозяйки… И хотя Шаос тоже ощущала небольшую сырость внизу, а видом она всё же выглядела довольно невозмутимо и высокомерно, мысли её по большему счёту были заняты именно перекручиванием нелёгкой судьбы этого парнишки. Он был сыном одной из работниц её отца — именно что по банковскому делу. Два десятка лет назад, то есть ещё до воцарения болотного идолища и остановки солнца, в одном из отпусков со своим мужем на их дилижанс напало блуждающее племя орков. Всё ценное и съестное унесли, мужа — убили, а её… по мнению большого количества людей с ней сделали то, что было хуже смерти. К сожалению, у самих умерших обычно не спросишь, что же на самом деле лучше, а что — хуже, но лично она выбрала для себя жизнь. И даже родила от этого нежеланного союза дитя. Но будто бы этого было мало — её сын оказался умственно неполноценным… Но Малкой проявил снисходительность к бедному ребёнку, ибо сам столкнулся с чем-то похожим в своей жизни — и принял его на службу в качестве конюха, подарив крышу над головой, горячее питание и даже какой-то достаток. Благо, он хоть и был глупым, лошади его любили, да и сам он парнем был не злым и покладистым… Грустно будет, если он тоже отправится на улицу вместе со смертью её отца, который вполне может и НЕ прожить свои полагающиеся ему лет тридцать. Ведь всё это очень даже условно…
Вот тут Шаос стало совсем неловко — и она, уже вознамерившись убрать ногу — была подхвачена под ляжку его зеленовато-бурой, болотного цвета ладонью, сжавшей и оплётшей её мягкую плоть узловатыми пальцами.
— Э-эй, пусти! Больно! — Она попыталась вырваться из его объятий — но это заставило его сжать её ещё сильнее, уже до слабо терпимой боли. От такого даже синяки могли остаться. — Больно, говолю!
Да… разбогатеть ему точно не светило — зато силы свои он рассчитывать точно не мог. И когда в голове у Шаос уже возникла мысль о том, что пора уже бить его по плечу ладонями — руки его задрожали, а сам он громко и отрывисто закряхтел, прижимаясь к её бедру гладкими и какими-то по-жабьи липкими щеками.
— Мой… Мой писюн, он дёргаеться, а-ах… — Он весь скрючился вокруг её ноги, весь задёргался — и долго, чувством прокряхтел… — Дочь хозяина опять заставила меня испачкаться…
Нуууу… Стало быть, не успела… Ладно? Зато синеглазая дамианка тактично отвела взгляд под потолок, чтобы не видеть то мокрое и источающее густой "мускусный" запах пятно, что начало расползаться по его штанам в паху…
И вот именно поэтому она с ним не "спала". Она бы возможно и рада была дать парню, которому вряд ли когда-нибудь светит нормальная жизнь, познать удовольствие от обладания женским телом, но он разряжался слишком быстро. Даже до того, как член его становился твёрдым. Максимум, что она успевала у него сделать — отсосать, но того, зачем она берёт в свой рот грязную штуку, которой он писает, полуорк не понимал. И поэтому начинал громко кричать, трясти руками и кривиться. Как-то раз он даже хорошенько так стукнул ей по голове в этот момент, из-за чего она на несколько минут вырубилась. А потом долго тряс её, заставляя голову болтаться и биться об ограду стойла… Очнулась же она уже под крики садовника (и его жены, пф…), когда её тащили в местный прудок с камнем, примотанным к её цепи — и тогда ей пришлось задействовать всё своё красноречие, чтобы об этом инциденте не прознал её отец. В общем, пришлось вешаться им на одежду и утверждать, что ничего страшного не случилось, и вообще — так и было задумано.
