был убийцей со стажем? Мы стояли на холме, на нас шла армия, и мы думали только о том, чтобы остановить ее. Чтобы эти вооруженные люди никогда не добрались до Светлых Холмов. А Усач, выходит, тогда боялся убивать…
Боялся за свои корни?
Смотрел, как убивает семилетний мальчишка, и просто стоял рядом?
– Застава, – хрипло сказал Аррф.
– Что?
– Я вижу заставу. Мы почти приехали.
* * *
На въезде в поселок нас встретила черноволосая Роза. Рядом с ней, понурившись, втянув голову в плечи, стоял Кноф – тот самый подросток, что показал мне язык на станции «Светлые Холмы».
Я сошел – почти свалился – с седла. Никогда в жизни больше не буду офорлом… Впрочем, жизни моей осталось совсем чуть-чуть.
– Сын вернулся, – голос Розы позвякивал от напряжения. – И хочет сказать господину магу… Что ты хочешь сказать, Кноф?
– Я не убивал отца, – проговорил мальчишка голосом крупного хриплого петуха. – Я… уехал. Потом передумал. Спрыгнул с поезда за поворотом… И я видел, с кем он встречался в лесу.
– С кем? – наши с Аррфом голоса слились в один.
– С Горицветкой, – выдавил мальчишка. – Девка тут есть такая. Он ей ожерелье подарил!
* * *
Горицветке было семнадцать лет. Длинный патлатый Кноф влюбился в нее так сильно, что даже временами ненавидел.
Она над ним смеялась. Считала сопляком. Когда он однажды подстерег ее у колодца поздно вечером, в темноте, и предложил, может быть, слишком грубо, свою любовь – она ударила его коромыслом по уху. Разозлившись, он намотал ее косу на кулак, но девчонка стала кричать, и он ушел.
Он был барон по крови. Барон и наполовину йоллец, господин. Он готов был пойти к отцу и потребовать, чтобы эту дрянь отдали за него – прямо сейчас, насильно, пусть и без приданого. Ну и что, что Кнофу пятнадцать лет! Он еще в тринадцать стал мужчиной, и о его мужской силе шептались девки в поселке.
Он удержался и не пошел к отцу. И, как оказалось позже, правильно сделал. Потому что не успело его распухшее ухо вернуть нормальную форму, как у Горицветки обнаружилось на шее ожерелье из морских камушков.
Кноф видел раньше это ожерелье. В шкатулке у отца. Горицветка – Кноф видел ее на базаре – казалась веселой и довольной жизнью. Ревнивый бастард знал, что это означает.
Вечером того же дня барон, будучи в отличном расположении духа, призвал сыновей к себе и завел речь о поездке в Некрай, об учебе в университете, об образовании, достойном йолльца в этой стране. Глупому маленькому Рефу было, кажется, все равно, ехать или оставаться. Но Кноф увидел в намерении отца откровенное посягательство на свои права. Желая единолично насладиться девушкой-цветочком, старик отсылал молодого соперника подальше.
Никогда в жизни он так не дерзил отцу. Он знал, что рискует, но в тот момент ему было начхать. Он сказал, что никуда не поедет, останется в Фатинмере и возьмет за себя эту строптивую девку. Отца, кажется, его гнев насмешил – он не стал наказывать Кнофа, а преспокойно велел бастарду готовиться к отбытию в город. Вечером, когда слуги уснули в гамаках, Кноф сказал – по глупости, от отчаяния, – сказал маленькому Рефу, что ненавидит отца и убьет его рано или поздно.
А потом испугался собственных слов и удрал.
Он бродил в полях, не решаясь показаться на глаза матери. Потом принял решение и сел на поезд, идущий в Дельние Углы. Но у него не оказалось денег, поэтому капитан велел подобрать паруса, и кондуктор высадил – выбросил – мальчишку в песчаных дюнах за поворотом.
Оголодавший Кноф вернулся домой пешком. Издали увидел отца, идущего в лес без оружия, и решил проследить за ним. Сперва барону встретилась мать Рефа, Горчица, возвращавшаяся из леса с корзиной трав. Они поговорили и разошлись. А потом… Кноф чуть не лопнул от горя и досады, когда увидел, как из-за деревьев навстречу отцу выходит пунцовая от скромности Горицветка.
Отец без предисловий поцеловал ее в пухлые, как сердечко, губы. Кноф поборол желание немедленно выломать дубину и обнаружить свое присутствие: он отдавал себе отчет в том, что отец сильнее. К тому же, мальчишке не хотелось еще раз позориться перед ней… Шлюхой, потаскухой, дрянью! Ругаясь и плача, он снова ушел в поля и сидел там, питаясь сухим зерном, целые сутки.
Потом не выдержал, вернулся и сдался матери. И только тогда узнал о страшной смерти отца, случившейся в тот же день и в тот же час, когда барон Нэф целовался в лесу с Горицветкой, крестьянской девушкой.
* * *
Я угодил в собственную ловушку. Расслабился. Цепляясь за жизнь, забыл о долге. Не пройдет и нескольких часов, как весь поселок узнает имя тайного веснара. И даже наше с магом взаимоистребление не изменит его будущей судьбы.
– А может, это не она? – спросил я вслух.
Аррф тяжело покачал головой.
– Ну подумай, зачем ей… – не сдавался я.
– В истории завоевания Цветущей полно рассказов о девушках-фанатичках, убивавших йолльских любовников. Иногда весьма причудливым, мучительным образом.
– То было раньше, – сказал я неуверенно.
Мы остановились перед небольшим скромным домом, из новостроев, но сооруженным по старинке. Ворота были крепко закрыты.
– Я хочу тебя кое о чем попросить, Аррф. Если девушка окажется веснаром – дай ей шанс. Даже не так… Дай мне шанс понять, что там все-таки произошло.
Он болезненно сощурился – яркое солнце слепило его. Подышал на свое кольцо. Подумал. Отрывисто кивнул.
– Именем Йолля!
Мы одновременно ударили кулаками в ворота.
* * *
К счастью, Аррф слишком устал, чтобы нести закон Йолля громогласно и величественно. И потому через полчаса уговоров мне удалось убедить несчастную мать, что ее дочери все-таки лучше подняться из погреба, где она прячется, и предстать перед магом.
Мать ничего не знала. Ее дочь – воспитанная скромная девушка, без разрешения глаз не поднимет. Свидание с бароном – да вы что?! Да, позавчера вечером Горицветка вернулась домой бледная, трясущаяся, ни в чем не признавалась… но при чем тут барон?! Наутро хмуро молчала, наотрез отказывалась выходить на улицу, даже к колодцу за водой. Но барон – это невозможно! Услышав стук в ворота, Горицветка кинулась в погреб и там заперлась… Но она ни в чем не виновата! Горицветка сирота, отец умер давно, она, мать, воспитала дочь в строгих традициях… Невозможно!
Мы говорили на языке Цветущей. Аррф переводил настороженные глаза с женщины – на меня.
– Из погреба есть второй выход? – спросил
