Далее забава стала распространяться. Очень быстро Канилла, услышав, как Сварог с Яной непринужденно болтают на незнакомом языке — что для Талара было вещью невозможной, учитывая старые правила, следившие за неизменностью здешнего языка, имевшие скорее силу законов — никак не могла остаться в стороне, пренебречь столь увлекательной забавой. И с помощью Яны получила то же знание русского — а следом и все остальные молодые сподвижники Сварога из девятого стола.
Позже Сварог признавался самому себе, что недооценил отчего-то серьезность ситуации, не придал ей должного значения, оставив в качестве развлечения. Но через пару недель случайным свидетелем разговора по-русски оказался Канцлер, великий прагматик по натуре. И дело приняло гораздо более серьезный оборот…
Канцлер, разумеется, в жизни не слышал о русских дворянах старых времен, использовавших французский для того, чтобы их не понимали слуги. Однако, как он тут же рассказал Сварогу, в старых книгах имелись смутные упоминания о подобном — когда до Шторма еще существовали разные языки, иные из них как раз и использовались для того, чтобы благородных господ не поняла чернь. И это было отнюдь не забавы ради: мало ли что в жизни случается, те самые дворяне порой по-французски беседовали отнюдь не о последней вечеринке с шампанским и доступных актрисочках. Иногда речь шла и о том, как бы устроить очередному императору апоплексический удар табакеркой…
В общем, Канцлер подошел к делу насквозь практически — и Сварог не на шутку был смущен тем, что не сам до этого додумался. Знание русского получили десятка полтора особо доверенных людей Канцлера — в том числе, естественно, Марлок, первым после самого Канцлера. А там и Сварог (порядка ради поставив Канцлера в известность) дал то же умение примерно дюжине уже своих особо доверенных лиц, начиная с Интагара — кончено, не он дал, а Яна, но идея была его.
Теперь Канцлер со Сварогом могли обсуждать со своими ближайшими сотрудниками самые что ни на есть секретнейшие дела, не опасаясь, что кто-то подслушает — с помощью техники ларов ли, с помощью прижатого к замочной скважине уха, разницы, в принципе, никакой. Кто и подслушает, не поймет ни словечка. Интагар был прямо-таки в щенячьем восторге. Поскольку скрыть это от обычных ларов не удалось бы, Канцлер запустил слух, что это старинный хелльстадский язык, оттуда и занесенный Сварогом — но владеть им, согласно вышеупомянутым правилам, имеют право считанные люди, для обсуждения самых серьезных и секретных дел. Общественное мнение этот слух заглотнуло, как похмельный извозчик глотает кружку пива. Практически сразу же случился забавный курьез: прослышав о новинке, к Канцлеру явился принц Диамер-Сонирил и прямо-таки потребовал наделить таким умением и его — не без резона заявив, что уж кто-кто, а он в силу служебных обязанностей безусловно входит в число тех самых избранных персон. Ну, что тут поделаешь? Пришлось наделить…
Сварог старательно терзал виолон:
— Не добраться им до порта,
вот и все, касаюсь борта,
и в расширенных зрачках отражен…
Хитрушка в том, что эта песня Яне отчего-то категорически не понравилась, когда Сварог ей разъяснил, кто такие камикадзе — и с тех пор Сварог ее при ней не пел (а вот Гарайле песня, наоборот, пришлась крайне по душе. «Вот это по-нашему, — говорил он. — Это по-солдатски»).
В другое время и при других обстоятельствах Яна непременно выразила бы легонькое неудовольствие. Однако на сей раз полностью игнорировала Свароговы вокальные упражнения — пожалуй, и в самом деле, отсекавшие все звуки внешнего мира. Тест удался. Нет, ошибка, тут же сообразил он, — когда его дурная патетика взлетела до высшей точки, Яна мельком глянула на него, сделала недовольную гримаску, но тут же вновь занялась янтарем. Нет, никакого заклинания, просто беззаветно предалась безобидной страсти…
Поскольку делать было совершенно нечего, Сварог продолжал играть, но на сей раз пел то, что Яне нравилось:
— …Я не прощаюсь, душа моя,
я возвращаюсь в свои края.
Ведь наготове всегда билет,
в стогу иголку ищи, мой свет!
Ага! На сей раз она вновь подняла голову — и уже, полное впечатление, с удовольствием слушала. Помаленьку выходит из нирваны, перебрала, похоже, все до единого недавние приобретения.
— А ночка чертом стучит вослед,
колодой тертой по стыкам лет.
Где на века мне поверит Бог
строку на камне у трех дорог…
И точно, конец нирване. Яна встала, потянулась — в точности как притомившийся косарь. Вульгарный жест и для императрицы, и для дворянок, что земных, что небесных — но посторонних не было, а Сварог на подобные нарушения этикета плевал с высокой колокольни. На Яне по-прежнему был мужской дорожный наряд, правда, камзол сняла — и белая кружевная рубашка обозначила высокую грудь так, что у Сварога поневоле возникли крайне игривые мысли, но приходилось их прогнать — до вечера оставалось еще изрядно времени.
Он спросил с искренним любопытством:
— Яночка, а такие вот поездки отвечают благородным принципам коллекционирования? Ведь это все равно что ягоду собирать там, где ведро можно наполнить за квадранс…
— Вполне отвечают, — заверила Яна. — Именно так себя и ведут серьезные коллекционеры со средствами — с мешком под мышкой прочесывают лавки и промыслы… — она загадочно улыбнулась. — И черные рынки…
— Вот именно, черные рынки… — проворчал Сварог. — Тебе удовольствие, а мне, как королю, лишние хлопоты…
— Ты о чем?
Сварог усмехнулся:
— С тех пор, как ты увлеклась янтарем — и черных рынков не обходила, — пришлось принять кое-какие меры. Чтобы тебе было легче, сыскная полиция через Интагара получила приказ оставить в покое черные рынки и нелегальные промыслы. Ну, разве что там примерно втрое прибавляется тихарей, когда там появляешься ты.
— Как интересно… — сказала Яна. — А я их никогда не видела.
— Не высмотрела, — с ухмылкой поправил Сварог. — У меня хорошая полиция, ее так просто не высмотришь… Ладно, в конце концов это черный рынок янтаря, а не курительной дури или чего-то столь же неприглядного… Перетерпит сыскная. Значит, ты себя ведешь, как истинному коллекционеру и положено…
— Вот именно, — сказала Яна, присела на широкий мягкий подлокотник его кресла, покачивая в ладони одно из приобретений. — К тому же… Я уже давно прошла тот этап, когда начинающие сгребают все подряд. Покупаю с большим разбором, а менее интересное… Ну, тебе ведь наверняка докладывают твои тихари?
— Естественно, — сказал Сварог. — Два раза в неделю приезжаешь в Янтарную Ассамблею, меняешься там вовсю, репутацию у коллекционеров кое-какую приобрела…
— А как же, я такая… — она прищурилась. — Ты, наверное, запамятовал просто. Когда ты собирал лубки, действовал точно так же — твои люди прочесывали ярмарки чуть ли не с мешками на плече, гребли под метелку…
— Да, было дело… — чуть смутился он. — Разве что у меня все прошло, как насморк, а ты, похоже, надолго в этом увязла… Ладно, в конце концов это не Ночные Кавалькады и не пляски в «Лотере-Грации» — вполне благопристойное увлечение.
— Ой, да сколько было тех Кавалькад… А в «Грации» — один-единственный раз, и его хватило. Главное — я тебе верна, как каталаунский пес охотнику.
— Да я тебя ни в чем и не упрекаю, — сказал Сварог. — попросту констатирую, что увлечение благопристойное даже для императрицы. — Он покосился на кусок янтаря в ее руке. — Что, раритет какой-нибудь? Такое впечатление, ты его из рук выпускать не хочешь…
— Ага, — сказала Яна. — Сам посмотри, какая прелесть. На Ассамблее мне будут завидовать многие матерые собиратели — многим эта редкость так и не попалась…
