И меч разом упал на землю струйкой воды. Я бросилась к лежащей на земле Неде. И одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Неда умирает. Ее перламутровая кожа посерела, утратив живое сияние, губы тоже стали серыми, носик заострился, роскошные зеленоватые волосы были похожи на мочалку. А главное, ее опутывала проклятая сеть корявней, прочно приклеив Неду к земле.
Великие Кедры, вразумите! Чистый огонь сжег коряжью сеть в секунду, но здесь Неда — Дитя водной стихии, извечного врага огня. Она погибает. Вот если… Я не успела додумать мысль, а руки уже сами плели узор водного заклятия. Вода услышала и подчинилась: потянулась вверх, пробиваясь сквозь толщу земли к моим рукам. Я ощущала ее ток, ее ускоренный бег к позвавшей и торопила, торопила живительную влагу. Наконец в изголовье Неды вверх ударил невысокий, но обильный фонтан. Вода, взметнувшись над землей, омывала хрупкое тело, удерживая в нем готовую упорхнуть жизнь.
А я представила, что держу в руках большую мягкую губку, и принялась осторожно оттирать опутавшую Неду скверну. Скверна отливала тускло-багровым светом. А я все терла и терла, и приговаривала простенький земной заговор-оберег, с каким, наверное, еще моя пра-пра-прабабка купала внуков:
— Матушка Вода, Государыня Вода, смой-сполощи скорби, болезни, уроки, призоры, ночные переполохи…
И эта долбаная сеть поддалась! Истончилась, побледнела и, наконец, исчезла. А жизнь в русалочке едва теплилась.
— Надо плащ! Завернуть в мокрый, иначе не довезем.
Но плаща ни у кого не оказалось. Какие там плащи, ладно штаны успели надеть, главное было — оружие захватить. Рысь, не раздумывая, стащил с себя рубаху, протянул мне. Вереск уже на лошади, протягивает руки за Недой. Завернула я ее в мокрую рубаху, и Рысь передал ему драгоценный груз. А потом легко поднял меня и посадил в седло к подбежавшей на зов Росинке. И снова лес устилал под копыта коней ровный путь, и снова мы мчались — скорей, скорей! С каждой секундой шансы спасти жизнь маленькой русалке уменьшались, но мы успели!
В общем-то, мы не так уж долго и отсутствовали, часа два или три. Нас ждали. У берега из воды торчала зеленая голова Водяного, — на берегу Нана обнимала Леду, а воины стояли с оружием наизготовку, охраняя женщин. Рысь первым спрыгнул с лошади, принял из рук Вереска бесчувственную Неду и бережно понес ее к воде. Нана знаком велела Водяному держать девчушку на поверхности воды и быстро ее осмотрела. Леда, зажимая рот руками, чтобы не закричать в голос, прижалась ко мне. Голова Неды безжизненно запрокинулась, видно было, что искорка жизни почти угасла. Мне стало так страшно, как никогда еще не было. Я обнимала Леду, гладила ее по волосам и шептала молитвы всем богам и святым подряд, и своим, и местным.
Нана начала волшбу. Великую волшбу! Та кую, что на мир опустилась ватная тишина, а У меня вдоль спины потянуло ледяным сквозняком. Шуточки ли, Нана хотела отнять у смерти добычу, которую та, наверно, уже считала своей. ' Под протянутыми над Недой ладонями появилось неяркое зеленоватое свечение. По том тысячи тысяч крохотных зеленых искорок, изливаясь из этого свечения, окутали недвижимое тело и закрутились вокруг него спиралями. Мы затаили дыхание, глядя на этот мед ленный и торжественный танец волшебных по токов. Сколько времени это длилось — час, два или один миг — не знаю.
Но вот искорки погасли. И стало ясно, что Нана победила. Тело Неды снова неярко светилось перламутровым блеском в лунном свете. На щеках появился румянец, а потрескавшиеся серые губы вновь стали розовыми и капризно-пухлыми. Неда легко дышала во сне.
— Неси ее, старый, в свою хату, пусть девочка выспится, — сказала Нана и попыталась выпрямиться.
Рысь — молодец, успел подхватить оседающую бабку на руки и понес ее к воротам. Леда порывисто обняла меня и унырнула. А меня наконец-то оставило напряжение, державшее меня, как пружину на взводе, последние часы. И сразу навалилась необоримая усталость. Ватные ноги никак не хотели идти, цеплялись одна за другую. А травка на берегу показалась такой мягкой и привлекательной, что хоть ложись и засыпай. Меня поднял на руки кто-то из молодцев Рысева десятка и понес к воротам вслед за Рысем. Так нас с Наной и донесли не только до избы, но до самых постелей. Вот бы Ленка видела! Точно лопнула бы от зависти. Но додумать это я уже не успела. Уснула, не раздеваясь.
Любое волшебство, даже самое простенькое, требует расхода энергии, как и физические на грузки. Чем сложнее заклятие, тем больше надо сил. А я вчера работала, считай, напрямую со стихийными силами, заклятия были лишь под поркой. Потому и вымоталась я до предела. Если же учесть еще непривычную для меня двухчасовую скачку на лошади да рубку мечом, можно представить, как долго я отсыпалась. Короче, глаза я открыла к вечеру. Яська тут же сунул мне чашу с каким-то темным и пахучим зельем. Я покорно выпила эту горечь:
— Ты чем это меня травишь, Авиценна?
— Я им ноги мою, одеялом укрываю, сон охраняю, охранные заклятия всю ночь твержу — не сплю. Зелье чудодейное варю все утро, а она меня непотребными словами… — всерьез разобиделся Яська.
Авиценна, друг мой Яся, это прославленный врач древности. В моем мире его много-много веков помнят и чтят. Так что ты зря не пыхти, я тебе комплимент сделала.
— А-а… Так бы сразу и сказала, — заулыбался Яська.
— Ох, сгубит тебя любовь к лести, — подала голос со своей постели Нана. — А что, ночью неспокойно было? Зачем охрана понадобилась?
— Сирин над заставой кружила. Зачем кружила? Я ее лет уж триста не видел-не слышал, а тут явилася. — Яська уже поднес такую же чашу Нане. — На, выпей.
— Крепкое зелье ты сварганил. — Нане пришлось пить с Яськиной помощью. — Что еще было?
— Да так, ничего особенного.
— Кого ты обмануть хочешь? — Нана обессилено опустилась на подушку. Видно, крепко ее вчерашняя волшба вымотала.
— Вести пришли, которых ты ждала. — Яська сразу пригорюнился. — Не хотел ничего говорить. Ишь ведь чего удумали — какую волшбу затеяли. Что стар, что млад — совсем ума нет! Одна еще ничего толком не умеет, а стихиями давай управлять, что заправский маг. Другая с самой смертью спорить вздумала, а ну как она бы тебя взамен русалки потянула!
— Ну, не потянула же, — миролюбиво ответила Нана. — Ты зубы-то не заговаривай. Что за вести? При Тате говори, ей это тоже важно.
— Вести, вести… Плохие вести! Точно, Костей это орудует. Он, гад беспардонный, по порталу ушел в другой мир, когда здесь из-за него все рушиться начало. Зачем вернулся — не знаю. Может, там нагадил опять, может, портал открыть не мог. Появился он год назад. Спрятался в своем старом замке и начал втихую вокруг себя нечисть собирать. Что-то у него неладно, а что, не понять. Зачем он в чужой мир полез, зачем ему Тату надо было выдернуть? А как сорвалось, стал он на люди появляться, всякое отребье подкупать, да и нечисть свою на людские земли погнал. Тут его и рассекретили.
