— По-моему, это прекрасно, когда дамам посвящают стихи, — вздохнула Мелисса. — Они свидетельства истинной и непорочной любви, любви, которой не позорно служить никому. Не правда ли, баннерет, ничего не может быть лучше служения любви?
Жанна покраснела и опустила глаза.
— Служение даме — честь для любого рыцаря, сеньора, — галантно ответил Леменор. — Тоже говорил мне мой друг, безнадёжно влюблённый в прекрасную Донну, взаимности которой не чаял добиться.
— И что же Ваш друг?
— Он по-прежнему верен звезде и клянётся не посрамить того доверия, которым облекла его любовь.
— Так дама ответила ему взаимностью? — разочаровано вздохнула баронесса Гвуиллит.
— Любовь всегда воздаёт по заслугам, — улыбнулся Артур.
— Я вижу, Вы привели с собой певца… Не удовлетворите ли Вы нашу скромную просьбу и не попросите ли его продекламировать что-нибудь, сочинённое во славу любви? — подала голос Жанна.
— Охотно, сеньора, я готов бросить к Вашим ногам сотни песен!
— Для начала порадуйте нас хотя бы одной, — усмехнулась Мелисса.
Коротко посовещавшись с бродячим певцом, баннерет понял, что большинство песен не предназначены для ушей невинных девушек, не искушённых в любви. Однако это препятствие было мужественно преодолено при помощи таланта исполнителя, на ходу сложившего любовную песню:
Своей красотой она сердце тревожит,
Словно шипами, ранит его.
Ни меч, ни лечение мне не поможет
Забыть мою пылкую к розе любовь.
Смогу ли сказать я розе, расцветшей
Среди сорных трав в далёком саду,
О тайной тропинке, меня к ней приведшей,
О том, что лишь розу свою я люблю?
Так жаль же шипами, коли моё сердце,
Как ранил умело копьём я в бою!
Я рад бы бежать — но куда же мне деться,
Когда я так сильно розу люблю?
Одна королева царит в моём сердце,
Одну я поклялся мечом защищать —
Так дай же, Господь, мне живому вернуться,
Чтобы к груди своей розу прижать!
После исполнения песни Мелисса с грустью заметила, что баннерету пора уезжать. На прощание Жанна всё же решилась одарить возлюбленного улыбкой.
Вечером её ожидал сюрприз: в тиши монастырского сада разлилась тихая песня. К сожалению, певцу не дали допеть, дабы не смущать неокрепшие сердца, и позорно изгнали.
Жанна была уверена, что пел приглашённый Леменором менестрель. Пел для неё.
Приди, любимая, приди,
Как сердце, ты мне дорога,
Приди в ту комнату, что я
Готовил только для тебя.
Расставил здесь диваны я
И гобелены натянул.
Ходить ты сможешь по цветам
И ароматы трав вдыхать.
Бродил один я по лесам,
Любил пустынные места,
Бежал от суеты людской
И не хотел глядеть в глаза.
Баннерет был счастлив, раз за разом восстанавливая в памяти все сказанные баронессой слова. До чего же она мила, до чего не похожа на свою подругу! Жаль только, что ему так и не удалось остаться с ней наедине. Кто знает, может, при следующем свидании она подарит ему что-нибудь со своими инициалами.
В Леменоре его ожидал сюрприз: приехал его давний друг, Клиффорд де Фарден (правда, частицу «де» из своей фамилии в связи с недавними событиями он предпочитал упускать, так что друзья и знакомые звали его просто Фарденом).
— Какими судьбами? — Артур поспешил проводить друга в главный зал, туда, где можно было спокойно посидеть, не опасаясь, что что-нибудь свалится на голову.
— Вижу, у Вас тут ничего не изменилось. — Клиффорд развалился на подушках и бесцеремонно первым налил себе элю. — Всё также ютитесь среди этой рухляди и мечтаете разбогатеть?
— На всё нужны деньги, — вздохнул Леменор. — Они, как известно, с неба не падают. Одолжили бы Вы мне немного.
— Дюжиной фунтов здесь не обойдёшься. Да и сам я не то, чтобы очень богат… — Несмотря на дружбу, барон не спешил делиться своими доходами. — Кстати, я к Вам по делу. У меня был человек от Оснея. Граф настоятельно советует Вам приехать в Шоур.
— Чёртово брюхо, опять! — взорвался баннерет. — Стоило мне задумать власть поохотиться, как ему опять что-то понадобилось! А Вы-то, Фарден, какого чёрта решили сообщить мне эту распрекрасную новость?
— Да вот решил избавить гонца от опасной поездки. Он ведь, собственно, ко мне приезжал, по другому делу, а тут вышла оказия… Знаете, в баронстве завелась банда молодчиков, грабивших и резавших всех без разбора, так я решил с ними разобраться.
— И успешно?
— Вполне. Троих убили, пятерых повесили. Тут, недалеко от Вас. Раз уж так вышло, решил к Вам заглянуть, чтобы Вы не захирели от тоски, — расхохотался Фарден.
Появилась служанка с охапкой сухой травы и куцей метлой. Сложив сено в уголке, она принялась энергично сгребать с пола старую траву.
— Нашла время, брысь отсюда! — прикрикнул на неё Леменор.
Служанка сделала вид, что не слышит. Неторопливо собрав в кучу весь сор вокруг себя, она заменила его новой травой и, забрав оставшееся сено и метлу, перешла в соседнее помещение.
— Отобедаете у меня? — Артур привстал, готовый в любую минуту отдать необходимые распоряжения.
— Охотно. Признаться, я чертовски проголодался!
Обед был более, чем скромен. На столе, накрытом в зале с чадящим камином, была курица, разного рода овощи, яичница, домашний сыр, хлеб и суп из латука. На десерт слуга принёс блюдо с земляникой.
— При таких харчах и умереть не долго. — Клиффорд набрал полную горсть ещё зеленоватой земляники. — У меня хоть мясо бывает, да и в супе всегда плавает мозговая кость.
— Мозговая кость для меня — роскошь!
— Слышали, в наши края приезжает граф Роланд Норинстан: король только что передал ему во владения новые земли возле границы. Кажется, его фамильный замок тоже в тех краях. Что ж, будет усмирять не в меру разбушевавшихся валлийцев. А ведь ловко придумано: поставить над этими строптивцами их же соплеменника!
— Да, наш Эдуард хитёр… — Баннерет подвинул к себе глиняную миску, налил молока и пальцами размял в ней землянику.
— Этот Норинстан из рода валлийских князьков.
— Сколько ж их там, этих князьков? — усмехнулся Леменор.
— Да как грязи! Он бы, как они, всю жизнь проторчал в тех проклятых холмах, если б его родственнички вовремя не переметнулись на королевскую службу. Тут уж им подфартило! Особенно этому, Роланду. Ничего удивительного, его мать — знатная особа и, наверняка, замолвила за сына словечко.
