Морэф выбежала за ним в коридор, но увидела лишь край черного крыла.
— Дай мне ружье, — прорычала она оторопевшему стражнику.
Схватив тяжелое оружие, она выстрелила вслед Фаргиту, но промазала: демон был уже слишком далеко. Швырнув разряженное ружье на пол, Морэф в ярости стукнула кулаком по стене и долго потом дула на разбитую руку. Вернувшись к себе, королева пнула ногой подскочившего к ней Крока. Ворон обиженно каркнул, взлетел на шкаф и забился в угол. Но и этого Морэф показалось мало. Она дернула за шнурок звонка, вызывая служанку, и долго мучила несчастную, заставляя сотни раз перетряхивать наряды в поисках моли. Наконец плачущая девица со щекой, распухшей от пощечин, рыдая навзрыд, выбежала из королевских покоев. А Морэф бросила на пол одно из старых платьев и, прочитав простенькое заклинание, превратила его в пепел.
— Так будет и с тобой, Фаргит, — прошептала она. А потом упала на кровать и горько расплакалась. Но каждая слеза, падая на атласные подушки, прожигала их насквозь: ведь даже слезы бессмертной Морэф перестали быть человеческими после того, как она выпила эликсир. Ядовитые слезы не приносили облегчения; они лишь раздували ненависть в ее груди. Если бы Фаргит услышал, какие беды она призывала на его голову, он содрогнулся бы и пожалел, что появился на свет. Сердце Морэф не ведало любви, а потому не знало, что такое прощение.
Яно снился сон. Он видел лес — то пронизанный весенним солнцем, то убаюканный снежной зимой. Он видел маленький домик на опушке — в окружении разлалапистых старых елей, каждая шишка на которых была длиной в мужскую ладонь. На покосившемся крыльце всегда суетится какая-нибудь живность: белки ожидают утреннего угощения, синицы рассказывают лесные новости. Яно любил наблюдать, как Якофий разговаривает с лесными обитателями. Нет, старик не щебетал по-птичьи и не свиристел, как полевка. Но, пошептав какие-то слова, он мог уговорить гадюку, заползшую в погреб, подыскать себе другое гнездо. А еще он умел очень внимательно слушать взволнованную звериную речь. Яно же, сколько ни старался, не понимал ни слова, даже в волчьем обличии.
Однажды он попросил Якофия научить его разговаривать со зверями. Он был уверен, что это невозможно, однако Якофий, к его удивлению, задумчиво покачал седой головой.
— Я ждал, что однажды ты попросишь меня об этом. Да, ты мог бы понимать лесной язык. Но тогда тебе пришлось бы выбирать между двумя мирами: миром леса и миром людей. И выбор этот нельзя было бы изменить. Готов ли ты навсегда отказаться от человеческого облика? Если да, то в лесу ты найдешь много друзей. Век твой будет долог — ведь ты не обычный зверь. Оборотни живут лет пятьсот, не меньше. И я буду спокоен за тебя: ведь звери не так жестоки, как люди, и среди них ты будешь в безопасности. Но если ты думаешь когда-нибудь вернуться к людям, тебе придется пока оставаться чужим и здесь, и там.
— А я смогу когда-нибудь снять заклятие и снова стать человеком? — с надеждой спросил Яно.
Якофий покачал седой головой.
— Не знаю, мой мальчик. Но поверь мне, вечных заклятий не бывает. И на злое слово рано или поздно найдется добро, которое сможет его победить. Сумей только дождаться…
И Яно стал ждать. Это были трудные годы: жизнь в лесу тяжела и для волка, и для человека. Но он не был одинок: Якофия он полюбил так, как никогда не любил отца и братьев. Ведь родная семья отказалась от него, когда он стал оборотнем; родной отец готов был послать его на смерть. А Якофий принял его. Иногда Яно с ужасом задумывался, что было бы с ним, не угоди он тогда в ловушку, не встреть лесного старца. Тогда он понимал, что обязан Якофию больше, чем жизнью.
А время шло. Яно исполнилось двадцать лет. Якофий постарел, и юноша-оборотень взял на себя все труды по хозяйству. Он часто сожалел, что до роковой перемены в судьбе не успел выучиться каким-нибудь ремеслам. Но старание и горячее желание сделать Якофию приятное быстро сделали его мастером на все руки. Он выстругал ступени для нового крыльца, сколотил рассохшуюся дверь. Он часто в одиночку совершал обходы по лесу, проверяя, не попал ли кто-нибудь из зверей в беду. Зато все вечера он проводил вместе с Якофием, слушая поучительные рассказы старика или читая вместе с ним книги. Яно научился читать и писать и теперь думал лишь о том, что он будет делать, когда прочтет всю обширную библиотеку Якофия.
Якофий украдкой любовался своим питомцем. Никто не узнал бы в Яно голодного, насмерть перепуганного подростка, оборачивающегося таким же жалким волчонком. Теперь в зверином облике это был могучий молодой волк, быстрый, сильный и ловкий. Густая шерсть, выгоравшая летом до желтизны, к зиме приобретала ровный пепельный цвет. Играючи, оборотень перепрыгивал через ручьи и валежник, наперегонки бегал с оленями. А человеком Яно сохранял волчью бесшумную поступь и гибкие стремительные движения. Он теперь мало был похож на простоватого деревенского парня. Книги и беседы с Якофием сделали свое дело: в серых глазах юноши теперь светился пытливый ум.
С тех пор, как Яно узнал о несовершенстве мира, в котором ему суждено было родиться, он часто размышлял об этом. Он думал, что ему повезло. Ведь лес был свободен от власти темной королевы. Даже охотясь, ее слуги не заходили в чащобу, опасаясь чар лесной Хозяйки, владычицы Волшебного леса. Но однажды оказалось, что зло проникло и сюда.
Уже несколько недель Якофий был встревожен: все чаще и чаще в лесу находились растерзанные, но не съеденные тела оленят, косуль, даже деревенских телков и жеребят.
— Что же это за злодеи? — ворчал он. — Все понятно, хищники должны есть. Они убивают больных и слабых — лесному населению это идет на пользу. Но эти… Они же убивают не для еды, для забавы.
Однажды на ладонь Якофия слетела встревоженная синица. Смешно топорща крылышки, она свистела и свистела, а старик подносил ее на ладони к уху, чтобы лучше слышать. Отпустив вестницу, Якофий нахмурился и взялся за посох.
— Пойдем-ка, сынок, — сказал он Яно, — посмотрим, что там стряслось.
Стояло чудесное летнее утро. Земля ласково грела босые ноги, с листвы катились жемчуга росы. В душистых зарослях диких роз деловито гудели шмели; малиновки и зорянки сновали туда-сюда с кормом для птенцов. Якофий с Яно вышли на берег небольшого ручья. Старик огляделся.
— Обернись-ка волком, сынок, — попросил он. — Здесь нужен звериный нюх.
Как только Яно встал на четыре лапы, в ноздри ему ударил знакомый запах — запах растерзанной плоти, горячей крови. Запах добычи. Ласково, но твердо Якофий положил руку ему на голову.
