- Ты – свет, - сказала она.
На португальском! Значит, я знаю еще один язык. Ну как такое может быть?
Я кивнула в сторону коридора, надеясь, что женщина пойдет за мной в уборную, но вместо этого она шагнула вперед, словно собиралась пройти сквозь меня. Однако времени сказать ей, что ничего не выйдет, не было. Призраки для меня такие же материальные, как и я для них. Ну или были такими до сих пор. Потому что вместо того, чтобы наткнуться на меня, женщина прошла прямо насквозь. А это что-то новенькое.
Ожидалось, что ощущения будут сродни тем, какие бывают у других людей, когда сквозь них проходят призраки. То есть, по идее, женщина должна была пройти сквозь меня, словно меня и нет. Но ничего такого не произошло. Когда она сделала еще один шаг, случилось нечто волшебное. Перед тем как она исчезла, я увидела обступивший ее свет. А потом… и все остальное.
Ее детство. Ее смерть. Я увидела и почувствовала все сразу. Все эмоции, радости и печали, взлеты и падения. Меня словно укрыло одной мощной волной.
Воздух исчез. Мир распался на части. А перед моими глазами проходила вся жизнь Аны.
Она была родом из Барранкуша, небольшого поселка на границе между Португалией и Испанией, жители которого говорят на собственном языке – барранкенью. Вообще-то, Ана знала целых пять языков, хотя ее детство прошло в бедности.
Ее мама была белошвейкой, и Ана пошла по ее стопам. Так и познакомилась с мужем, знаменитым cavaleiro – тореодором на коне – Бенито Матиасом. Однажды ночью он ввязался в потасовку в баре и получил удар ножом. Больница была закрыта, поэтому друзья притащили его к Ане и умоляли заштопать друга, чтобы его отец ни о чем не узнал.
Она выполнила просьбу. И именно в этом ее воспоминании я, словно опьянев, утонула с головой. Ничего красивее Ана в жизни не видела. И, судя по взгляду Бенито, он полностью разделял ее чувства. Они полюбили друг друга, и внезапно Ана оказалась по самую макушку в истории Золушки.
Он забрал ее в семейный особняк, где она стала шить одежду для свекрови и других членов семьи и постепенно обрела собственную славу. У них было три сына и дочь. А потом меня чуть не вывернуло наизнанку от дикой боли. Из легких вышел весь воздух. Эта счастливая пара потеряла младшего сына. Он заболел скарлатиной. Боль утраты взрезала меня изнутри. Рана казалась такой свежей, словно время ничего не значило. Мы парили где-то между сном и реальностью, между чувствами и воспоминаниями. Горькая тоска сжала мне горло, вцепилась когтями в сердце, но мы упорно продирались сквозь боль к более радостным временам.
Трое оставшихся детей выросли здоровыми и счастливыми. Случались и трудные периоды, разумеется, но ничто не могло сломить любовь Аны к Бенито. Именно поэтому она не перешла сразу после смерти от рака груди три года назад. Ана ждала любовь всей своей жизни. Своего Бенито. Он умер за несколько секунд до того, как она помчалась на мои поиски.
Теперь я все поняла. Я что-то вроде портала, и Ана знала это наверняка. Она в буквальном смысле прошла через меня туда, где ее ждали Бенито и остальные родственники. Неужели такое вообще бывает?!
Когда окружающий мир вернулся, он почему-то раскачивался во все стороны. Пол накренился, потянулся ко мне, и я потеряла равновесие. Или у нас тут очередное землетрясение, или я вот-вот шмякнусь лицом в пол.
За долю секунды до того, как мои ноздри завели близкое знакомство с квадратиком потрескавшегося линолеума, меня за талию обхватили чьи-то невероятно сильные руки и выдернули из теряющего гравитацию воздуха. С ног до голов меня обдало огнем и ослепительным жаром. Мир продолжал вертеться с бешеной скоростью, но бороться с круговертью не было сил. Голова упала на широкое плечо. Со всех сторон подступала тьма, и откуда-то издалека я услышала, как мой спаситель глубоким бархатистым голосом произнес одно-единственное слово:
- Датч…
Я всякое видела.
Порой даже ужасные вещи.
Вроде пустой чашки кофе.
Надпись на футболке
Голоса. Очень-очень сердитые голоса. Это первое, что я услышала, подобравшись к блестящему краю сознания. Один из голосов принадлежал высокому, умопомрачительному и смертоносному. Гладкий тембр я узнала бы где угодно, что само по себе странно, поскольку слышала я его несчастных пару раз. Другие голоса распознать было трудно, но звучали они знакомо.
- Она могла расхреначить весь квартал, - сказал мужчина, которого я не узнала.
- Она могла расхреначить всю планету, - резким тоном возразил Рейес.
- Но ведь ничего такого не сделала. – Кажется, это был Ош. – Так что все остается в силе. Придерживаемся плана.
Потом заговорил кто-то еще. Голос тоже был мужским, но моложе. И явно принадлежал латиноамериканцу.
- Aye, dios mío[3]!
Ну точно, Ангел. Он был первым мертвецом, с которым я заговорила, начиная со Дня Номер Один. И заговорила только потому, что он отказывался оставить меня в покое, пока я не открою рот. В то время меня вовсю несло по течению прекрасного отрицания, и притворяться, будто Ангела не существует, в некоторой степени помогало смириться с обстоятельствами. Но он все талдычил и талдычил о том, что может подарить мне самую незабываемую в жизни ночь, и божился, что секс становится шикарным только после смерти.
Ну не нахал? Ему всего тринадцать. Сам сказал. Я ответила, что у меня мощный рвотный рефлекс. Ангел прикинулся обиженным, но обхаживать меня не прекратил. Я уже начинала задумываться о том, берут ли экзорцисты плату по часам. Может, если накопить немного чаевых…
- Вы как две черлидерши, - добавил Ангел, - которые сцепились из-за квотербека.
Повисла тишина, которую, видимо, переполняли гневные взгляды, но потом Ангел продолжил:
- Mira[4], я все понимаю. Ты боишься, что она вознесется, придет в себя и бросит твою жалкую задницу.
Послышалась возня, после чего Рейес процедил:
- К чему ты ведешь?
Когда Ангел ответил, его голос прозвучал чуточку выше, чем раньше:
- К тому, что до тебя никак не дойдет, pendejo[5]. Может, она просто хочет хоть немного побыть нормальной.
Возникла очередная пауза. Ангел закашлялся, а Рейес спросил:
- В смысле?
- Ну, не знаю… Может быть, ей нужна передышка от этого дерьма. Оно же определяло всю ее жизнь с самого рождения.
- Мелкий прав, - вставил Ош. Кажется. Точно сказать трудно, говорил он или мне просто показалось.
- Ясен пень, я прав. Охренительно прав, cabrón[6].
Короче говоря, сон мне снился крайне необычный. Большинство моих снов наполнены всякой бессмылицей и дурацкими вопросами, вроде какого цвета коса подойдет к тому или иному свитеру. Даже не спрашивайте. Но в этом сне картинок не было. Лишь тьма и голоса. И чья-то рука на моем плече. Только когда меня кто-то лизнул в лицо, я вспомнила, что случилось.
