Я растерянно бреду по коридору. Неужели мне никак не узнать о ней ничего? Всё, что я о ней знаю, — это то, что она снималась в рекламе шампуня. Не обращаться же мне на телевидение с этой просьбой! Как я им объясню, зачем мне это? И что они могут подумать, увидев меня? Волосы я остригла, но лицо у меня по-прежнему её.
Навстречу мне идёт Элла. Во мне срабатывает тот же механизм, который заставил меня в самый последний момент выскочить из уличной пробки, выехав на тротуар. Я даже не успеваю обдумать и взвесить, просто происходит щелчок — и я уже делаю это.
— Элла, здравствуйте… Вы меня помните? Я Натэлла Горчакова.
Она останавливается.
— Да, я вас помню, здравствуйте.
— Не могли бы вы мне помочь, Элла? Дело в том, что мне нужна информация о той женщине, тело которой вы мне дали… Да, я знаю, вы сейчас скажете, что это не подлежит разглашению. Но я поговорила с доктором Ждановой, и она мне разрешила.
— Гм, в самом деле?
— Да, разумеется. Она вошла в моё положение и разрешила. Она сказала, чтобы я обратилась к вам. Мне нужна не вся информация, а только имя и адрес.
— Хорошо, пойдёмте в архив.
Она верит мне и не спрашивает у доктора Ждановой подтверждения. Мы идём в архив, и через пять минут я знаю, что до того как стать моим, это тело принадлежало Алисе Регер.
До того как доктор Жданова узнает от своей дочери, что личная информация о клиентке была разглашена, я спешу покинуть здание "Феникса".
Приехав к себе в квартиру, я звоню домой. К телефону подходит Ваня.
— Ванечка, привет, это мама.
Он молчит пару секунд, а потом говорит:
— Папа на работе.
— Да, сынок, я знаю. Когда он вернётся домой с работы, скажи ему, что я звонила. Дело в том, что у меня есть одно дело, и мне надо кое-куда съездить. Далеко, в другой город. Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, со мной всё в порядке. Пусть папа не волнуется и не ищет меня, я вернусь, когда сделаю это дело. Так и передай папе, ладно?
— Ладно.
— Вот и славно… Как вы там, чижики?
— У нас всё хорошо.
— Как Маша?
— Нормально.
— А у тебя как дела?
— Всё хорошо.
— Ну, ладно, ладно… Я вас всех очень, очень люблю. Передай Маше привет, я её крепко-крепко целую. И тебя тоже. Будьте умницами, слушайтесь папу и бабушку. Люблю вас. Пока…
1
Сыплется первый мелкий снежок, устилая аллею кладбища тонким, как слой муки, покрывалом. Ячейки колумбария компактные, узкие, в них помещаются маленькие урны, рассчитанные на сто граммов праха. Это — стандартное захоронение. На кладбище таких десятки тысяч. Ячейка арендуется на пять лет, в течение которых родные могут посещать могилу, а по истечении пяти лет ячейку освобождают и помещают туда новый прах. Это — экономия места. Имён нет: ячейки не именные, арендуются только на пять лет. Если вам надо кого-то найти, смотрите имя в базе данных, там указан корпус и номер ячейки.
Я открываю базу данных. Прах Алисы Регер находится в 28-ом корпусе, ячейка 711. Ищу 28-ой корпус, впереди меня неторопливо едет робот-снегоочиститель. А толку? Снег всё равно падает. Обхожу робота, прибавляю шаг: 19-ый, 20-ый, 21-ый. Уже близко. Сама не знаю, зачем я так спешу встретиться с ней.
Вот он, 28-ой корпус. Сворачиваю, иду вдоль него, скользя взглядом по номерам ячеек. На полочках — цветы, и живые, и искусственные. Места на полочке мало, она снабжена крохотной вазочкой для одного цветка, а я зачем-то купила целый ворох живых розово-жёлтых роз.
711-ая ячейка. В вазочке — засохшая белая роза. Я вынимаю её и вместо неё ставлю одну розу из букета. Куда деть остальные, не знаю. Стою с ними и смотрю на цифру 711. Сто граммов праха — всё, что осталось от Алисы Регер. Она умерла, не дождавшись переноса, и её тело досталось мне. Благодаря этому я и жива. Но какой мне смысл жить, если они считают, что мне лучше держаться подальше от моей Маши? Может, лучше стоило умереть от синдрома Кларка — Райнера? Зачем мне это красивое тело, если оно стало причиной нашей разлуки?
Я не одна рядом с ячейкой 711: у меня за спиной стоит бритоголовый мужчина в чёрном кожаном плаще и с одной красной гвоздикой, а за его руку держится девочка, ровесница Маши, голубоглазая и золотоволосая, очень хорошенькая. Бритый мужчина смотрит на меня, как на призрак, а девочка бросается ко мне с радостным криком:
— Мамочка, ты вернулась! Я знала, что ты вернёшься!
У меня язык не поворачивается сказать ей, что я не её мама, а её настоящая мама умерла, что она — в ячейке 711 и никогда не вернётся. Вместо этого я дарю ей розы, которые она обхватывает и бережно прижимает к себе, сияя мне огромными голубыми глазищами. Бритый мужчина всматривается в меня, зажмуривается и вновь открывает глаза.
— Алиса? — чуть слышно спрашивает он.
Я соображаю, что нужно поскорее всё объяснить, а то он ещё упадёт в обморок.
— Здравствуйте, меня зовут Натэлла Горчакова… Вы не пугайтесь. Я сейчас объясню.
Я рассказываю. Синдром Кларка — Райнера, "Феникс", спешка, скидка в 30 процентов, перенос. Бритый мужчина слушает, не отрывая взгляда от моего лица, потом протягивает руку в чёрной перчатке и касается моих волос.
— Извините, волосы я подстригла… Мне привычнее с короткими. Вот таким образом и получилось, что я выгляжу, как ваша жена. Я понимаю, какой для вас шок увидеть меня, но я приехала вовсе не с целью вас напугать. Мне бы хотелось узнать о том, каким человеком была Алиса. Это может помочь мне разобраться в себе самой.
Мы сидим на кладбищенской скамейке близ выхода. Бритого мужчину зовут Вадим Дорошев, а его дочку — Лизанька. Она стоит рядом, доверчиво прижимаясь к моим коленям, в её широко распахнутых, устремлённых на меня глазах — радостное ожидание. Как ей объяснить, что я не мама, а совсем другая тётя? Вообще-то, к встрече с ней я подготовилась: у меня с собой пакет со сладостями и игрушками.
Вадим сидит, облокотившись на колени, и поглаживает голову перчаткой.
— Алиса не дождалась буквально одну неделю. Готовое тело забирать я не стал: зачем оно было мне теперь? Я сказал им, чтобы они оставили его себе и делали с ним, что угодно. Но самое главное, мы пообещали Лизаньке чудо, а его не случилось.
Лиза забирается ко мне на колени.
— Лиза, ты куда? — хмурится Вадим.
— Ничего, — говорю я и шуршу пакетом. — А что у меня есть? Для такой хорошей девочки у меня кое-что найдётся.
Я достаю вафельный батончик в шоколаде.
На заднем сиденье машины Лиза пристраивается у меня под боком, ворошит пальчиком бутоны и хрустит вафлей.
— Папа, мама пришла насовсем? Она больше не умрёт?
— Лизанька, вот приедем домой, и я тебе всё объясню.
