— Ваше высочество, — с трудом произнес Мадрей. — Не мешкайте. Уходите вместе с Джиретом. Вы же связаны с ним клятвой.
Мадрей не ждал ответа, да у Аритона и не было сил на слова. Только сейчас он по-настоящему ощутил, чего ему стоило вмешательство в законы мироздания. Принц взял руку Мадрея и тихо, почти шепотом сказал:
— Я поклялся защищать и подданных Ратана, а видишь, умирать за них приходится тебе.
Мадрей молча поглядел на него.
Аритон распрямил холодеющие пальцы бойца и приложил их к стволу, прикрыв своими руками. Потом он немного укрепил начинавшую ослабевать магическую сеть и вплел в нее сознание Мадрея. Он уже ничем не мог помочь старому воину, кроме этого своеобразного «удара милосердия».
Израненное тело Мадрея погрузилось в сон. На лице, перепачканном глиной, разгладились морщины. Распрямились спутанные седые волосы. Старое дерево вбирало в себя все страдания этого человека, взамен даруя ему покой.
Аритона вдруг охватило сознание бессмысленности происходящего. Он разжал пальцы. Потом обвел взглядом тела погибших. На некоторых была кожаная одежда деширцев, перепачканная кровью, на других — черные мундиры итарранских наемников и кольчуги, тоже окровавленные и заляпанные болотной грязью. И те и другие были людьми. Но одни вторглись сюда, а другие как могли защищались от вторжения. Знание истины и самодисциплина — только это уберегало мага от соскальзывания в пучину обычных человеческих чувств. Каждый наделенный магическим зрением знал, что созидание и разрушение тесно переплетены. Созидая одно, неизбежно приходится разрушать другое. Созидания без потерь у людей не получалось.
Кровь отлила у него от головы. Если бы он сейчас попытался встать, то распластался бы на земле. Перестав обращать внимание на крики сражающихся и звон оружия, Аритон подпер ладонями подбородок и больше не противился охватившим его судорогам. Все, что он делал до сих пор, не было обусловлено ни алчностью, ни собственной корыстью. Насколько мог, он выполнял клятву, принесенную деширцам. Но долг не определял и не мог определить, кому погибнуть, а кому остаться в живых. Безжалостная судьба могла погубить достойных бойцов из кланов Стейвена и сохранить жизнь головорезам Пескиля, все еще не остывшим от расправы возле пещеры, где необузданная похоть переплелась с жаждой крови... Аритон так и не находил для себя удовлетворительного ответа. Не существовало закона, который бы обязывал справедливость и милосердие действовать рука об руку.
Злодеяния, совершенные сегодня обеими сторонами, заставляли Аритона мучиться угрызениями совести. Угнетающие мысли следовали одна за другой нескончаемой чередой, чем-то похожие на морские волны, дробящие гранитные скалы. Сквозь эту завесу, где не существовало времени, Аритон заметил, что грудь погруженного в сон Мадрея перестала вздыматься. Магия Аритона сделала его частью дерева, и трудно сказать, почему прекратилось течение соков: то ли Мадрей умер, то ли соки загустели перед долгой зимней порой. У Повелителя Теней не было сил проверить это.
Аритон подхватил меч, затем кое-как поднялся на ноги, разорвав сладостные путы, тянувшие его погрузиться в мудрый покой дерева. К нему тут же вернулись привычные ощущения. Бой продолжался, и все так же звенел металл и пели над головой стрелы, застревая в листьях или вспарывая траву. Эти стрелы были настоящими.
Его силы не торопились возвращаться, и Аритон прислонился к стволу бука в стремлении напитаться его мощью. В сознании мелькали разрозненные картины: заходящее солнце, подрагивающие на легком ветру медные листья, окрашенные его светом в цвет свежей крови. Иллюзорные воины исчезли. Вокруг шумело настоящее сражение. Бойцы кланов с одной стороны, наемники и остатки итарранской армии — с другой, сражались с остервенением псов, вцепившихся друг в друга мертвой хваткой.
Каол не прислал подкрепление. Появившиеся здесь бойцы были из отряда Стейвена. Им было уже нечего терять; они и так потеряли жен и детей, убитых головорезами Пескиля в разных местах, но с одинаковой жестокостью. У бойцов не оставалось ничего, кроме всепоглощающего желания мстить наемникам. Пусть они сами полягут, но и наемники Пескиля не уйдут живыми из Страккского леса. На этот раз скальпы убитых мальчишек и изнасилованных женщин принесут этому зверью не звонкую монету, а смерть.
«Это сражение кончится взаимным истреблением», — подумал Аритон. Гнев вернул ему ясность мышления. А ведь он поклялся защищать подданных Ратана. Всех подданных. Он должен остановить их, развести в разные стороны, убедиться, что Джирету будет кем управлять, когда вырастет.
Глядя под ноги, чтобы не споткнуться о тела, Аритон незаметно оказался в гуще битвы, бушевавшей среди деревьев и продолжавшейся под кустами, между холмиками и в ложбинках. В предсумеречном свете вспыхивали занесенные мечи, поблескивали кольчуги. На пути оказался какой-то головорез, и Аритон, несмотря на крайнюю усталость, был вынужден сразиться с ним. Потом были другие схватки. Он наносил и отражал удары, он убивал врагов, а его глаза выискивали среди этого хаоса кого-нибудь из командиров Стейвена. Аритон нуждался в помощи, ибо у него уже почти созрел замысел вновь применить магию, чтобы разделить сражающихся. Тогда он смог бы хоть как-то совладать с обезумевшими бойцами: напугать их или, если понадобится, погрузить в сон.
Правая рука была охвачена болью, и, отражая очередной удар, Аритон вдруг понял, что на усыпление бойцов сил ему не хватит. Слишком много их ушло на недозволенный прием, чтобы устранить арбалетчика. Счастье, что он еще держался на ногах.
— Аритон! Ваше высочество!
Голос раздался откуда-то справа, со склона, выходившего к пещерам. Повелитель Теней уложил очередного противника и повернулся в ту сторону. Аритон вглядывался, но за пеленой падавших листьев, кружащихся в сумеречном воздухе, так и не мог увидеть того, кто его позвал.
Вместо этого он заметил плотный строй приближавшихся наемников. Их возглавлял конопатый человек в грязной кольчуге. Рядом с ним шел другой, облаченный в порванный голубой мундир с золотым шитьем. И волосы этого человека отливали золотом.
Лизаэр.
Братья сразу же заметили друг друга.
У Аритона перехватило дыхание, словно его ударили в грудь. Потом проклятие Деш-Тира овладело его разумом. Он бросился навстречу. Ветер развевал его волосы. Подняв меч, с лицом, перекошенным звериной ненавистью, Повелитель Теней торопился расправиться с братом, совершенно позабыв, что в лесу они не одни.
Деревья осветила яркая вспышка. Проклятие Деш-Тира пробудилось и в Лизаэре, и он немедленно призвал свой дар рукотворного света.
