Николай Бородин - Хозяин Пророчества

Целая стая цепей внезапно метнулась магу за спину, закрывая того от клинков незаметно подобравшегося Снора. Гном, чертыхнувшись, ушел в глухую оборону, крестя и полосуя воздух перед собой и стремительно атакующие цепи, но в его глазах таился злорадный огонек. Потому что сбоку на эльфа напал Ширш, занося верное костяное копье, уже не единожды выручавшее кирсса в схватках с братством.

Остроухий встретил костяной клинок голой ладонью, другой рукой ухватил вождя за лапу и сбил ему удар. После чего одним толчком, усиленным магией, отбросил кирсса на несколько саженей, метнув ему вслед целый клубок ловчих цепей. Такой же подарок достался и Снору; обоих спеленало черными жгутами, как младенцев, давая лишь дышать и двигать глазами.

Однако же развивать нападение эльф не спешил. Покорные его воле чернокнижники, очевидно, получили приказ не вмешиваться и не трогать поверженных врагов. Хотя сейчас, когда половина союзников была крепко скована, а другая сражалась за свою жизнь, был самый удобный момент, чтобы расправиться со всеми ними. И это было еще одной тайной — вдобавок к той, какова же конечная цель остроухого. Пока было ясно, что ему нужно лишь время, и он предусмотрел все, чтобы это время получить.

Три охотника, рванувшись к новой цели, преуспели не больше остальных: два зверя, перестав таиться внутри купола братьев, вылетели наружу и закрыли собой Мастера от атак. Долго им при количественном превосходстве врага было не продержаться, но этого и не требовалось. Потому что эльф уже с неприкрытым вожделением смотрел на затопленное Тьмой место Силы.

Оно за эти краткие мгновения уже успело раскрыться, превратившись в глубокий, дымящийся какими-то смрадными испарениями провал. И оттуда медленно, торжественно, словно давая всем почувствовать важность момента, поднимался третий зверь. Не хватало только какой-нибудь мрачной музыки, но все очевидцы и так с трудом удерживались на границе пучины черного отчаяния. Они сделали, казалось, все возможное, чтобы провести решающую схватку на своих условиях, и все равно потерпели поражение. Теперь им предстояло узреть сражение охотников и зверей на равных — сражение, которое могло привести к тому, чего они все так хотели избежать: гибели всего мира, разорванного на части ужасной мощью, которая может быть пущена в ход. Такое могло случиться, но могло и не случиться. Так говорило Пророчество.

А эльфу, судя по всему, было на все это плевать. Потому что несколькими скупыми жестами он пробудил и пустил в ход свое заклинание, способное сковать и удержать даже зверя.

Сотни тонких щупов, видимых лишь магическим зрением, прекратили наугад шарить по окрестностям и поднялись ввысь, застыв гротескным бутоном на тонком стебельке магического посоха. Пока что они не спешили набрасываться на свои жертвы, и звери, связанные боем с охотниками, не ощущали непосредственной опасности. Третий же зверь только-только поднялся над краями провала и теперь замер в воздухе, словно осматриваясь.

Понять, чем же он занят, было невозможно. Тварь выглядела как громадный, сажени три в поперечнике, блестящий на солнце стальной шар. Так как все его стороны были идеально зеркальными, трудно было сказать даже, вращается ли он или нет. Столь странный облик древнего зла поразил всех, кроме, ясное дело, эльфа.

Остроухий чародей довольно улыбнулся — очевидно, все шло по его плану, — и широко развел руки в стороны, готовясь сотворить какое-то новое чародейство. Цепи вокруг него начали подниматься и завиваться громадной спиралью, как танцующие змеи, а затем, повинуясь резкому пассу Мастера, разом отхлынули в стороны, сбиваясь в три стремительных охотничьих стаи.

И каждая нашла свою цель. Но что это были за цели!

Эльф ударил по первосвященнику Хешелю, Королю гномов Армон-Дарона и Наран-зуну, вождю всех пустынных племен. Орк-охотник, ощутив опасность, оставил зверей двум своим товарищам, а сам рванулся к вождю, пытаясь обогнать стремительные черные извивы. И пусть он не успел принять защитную стойку или ударить в ответ, но у него получилось закрыть Нарана хотя бы собственным телом. Цепи, как-то истончившись, став словно менее материальными, прошили охотника во множестве мест, потеряв и в количестве, и в убойной силе, но возложенную на них задачу они все-таки выполнили. Черные змеи врезались в орочьего вождя, пробивая насквозь даже не столько его тело (хотя смотрелось все именно так и выглядело жутко), сколько саму душу. Высвобождая скованную и затаившуюся там сущность.

И сущность эта по источаемой ею Силе была более всего похожа на зверя. Харад-аль немедленно узнал в твари громадного пустынного снорта — орки любили этих животных за их мирный нрав, силу и выносливость. Правда, в глазах этого «снорта» светилась чистая, незамутненная, снимающая все барьеры и целиком отбирающая разум ярость. То, что зверь безумен, было ясно с первого взгляда.

Сам же Наран-зун, лишь только цепи выбили зверя из его тела, обмяк и осел на камень, закатив глаза до тонких белых полосок между веками. Впрочем, он был жив, и, хотя его тело и душу все еще терзал шок от полученного магического удара, ему очень повезло.

Потому что два других охотника и не думали бросаться на помощь Хешелю и гномьему Королю, так что на их примере союзники смогли увидеть воплощение изначального замысла эльфа.

Удар черными цепями обратил обоих в свистящие вихри черного пепла, мгновенно развоплотив тело и разорвав на части душу, чтобы выпустить на волю еще двоих зверей. На месте первосвященника, сухо лязгая зазубренными костяными лезвиями, в полный рост встала уродливая тварь, больше всего похожая на кузнечика, зверски переломленного в районе пояса, — что, впрочем, не мешало бестии отлично себя чувствовать. В первые мгновения своего появления зверь склонил голову, подняв к ней передние лапы, и стал уродливой пародией на молитвенно склонившегося человека.

Там же, где стоял Король Армон-Дарона, теперь упирался в землю матерый косматый баран с глубоко посаженными глазами, в которых застыло дикое звериное упрямство. Он почти сразу же уперся взглядом в Кьяра и наклонил голову, словно собираясь врезаться в наугера с разбега, — видимо, злопамятность Короля передалась и таившемуся в его душе зверю.

Шесть зверей предстали союзникам, сражавшимся ради того, чтобы эта мощь никогда не явилась под небесами их мира. Даже охотники отступили, словно в нерешительности, вдвое уступая врагу в численности. Но прежде чем кто-либо успел подумать, что же делать теперь, или просто осознать весь ужас своего нынешнего положения, эльф наконец-то спустил свое заклинание с поводка.