Олио безрадостно вздохнул.
— А, так это вы тогда были в той комнате?
— Да. Не беспокойтесь, вашей тайне ничто не угрожало даже с моей стороны: примас Нортем отказался объяснить мне суть происходящего. Однако ваше пьянство не было тайной ни для кого, кроме вашей сестры.
— Тем не менее она узнала о нем, — признался Олио.
— А сейчас? Как вы теперь справляетесь с таким напряжением?
— Ну, думаю, справляюсь, — чуть поспешно ответил принц. Поул увидел, что Эдейтор опустил взгляд.
— Есть ведь еще что-то, не так ли?
— Сегодня ночью я вп-первые исцелил п-пациента самостоятельно.
— Вы применили магию Ключа без помощи прелата?
Олио кивнул.
— Это поразительно, — сказал примас скорее себе, чем другим.
— Что вы станете делать? — спросил Олио.
— Делать? Да, наверное, ничего. А что я, собственно, могу сделать? Я не стану препятствовать вам выполнять свою работу в приюте, покуда вы гарантируете мне, что никогда не подвергнете здесь опасности свою жизнь.
— Это я об-бещаю, — заверил примаса Олио.
— Ну, значит, мы достигли взаимопонимания. Надеюсь, теперь вы оба знаете, что можете с большей легкостью доверять мне.
— Да, конечно, — быстро подтвердил Эдейтор.
— Мне жаль, что мы не доверились раньше, — добавил Олио.
— Вот и прекрасно. Тогда я оставлю вас наедине. — Поул положил руку на плечо Олио. — Ваше высочество, если вам когда-нибудь понадобится помощь или утешение, то я всегда к вашим услугам. Я понимаю, что вы относились к моему предшественнику с большим уважением и приязнью, но хотя он отошел в мир иной, и на его месте теперь я, цели и задачи примаса не изменились.
— Спасибо вам, — искренне поблагодарил его Олио. — Я не забуду.
Деджанус протянул полный кувшин дешевого вина.
— Ну, Хрелт? Его или грош?
Хрелт, все еще обнимающий фонарь, понимал, что вино согреет его лучше, и протянул руку к кувшину. Деджанус со смехом его убрал.
— Сперва отведи меня к приюту. Уже темно, а у тебя есть фонарь.
Хрелт ничего не сказал, но ринулся вперед по улице. Примерно каждые двадцать шагов ему приходилось останавливаться, чтобы все еще ощущавший последствия пьяного разгула Деджанус смог догнать его.
В итоге они добрались до места, где Хрелт вел наблюдение. Он показал на темное окно.
— Вот там я и видел магию.
Деджанус проверил улицу и, убедившись, что на ней никого больше нет, подошел к окну. Приникнув к стеклу и заслонившись с обеих сторон руками, он заглянул в помещение. Ему удалось разглядеть лишь смутные очертания постели и кого-то, лежащего на ней. Крякнув, он отошел обратно, туда, где ждал Хрелт.
— Нет там сейчас никакого принца, — буркнул он, раздосадованный, что зазря выполз в холодную ночь.
Внезапно Хрелт приложил палец к губам, а затем показал вперед. Там появился узкий прямоугольник света, а в нем — четко обрисованный темный силуэт.
— Спасибо, отец, — поблагодарил силуэт кого-то, еще не вышедшего из дома. — Сегодня вы хорошо поработали.
— Это голос примаса, — прошептал Деджанус.
Хрелт не был уверен, полагалось ли ему как-то откликаться на эти слова, и решил, что безопасней всего будет ничего не говорить.
Прямоугольник исчез, а темный силуэт остался на улице и, повернувшись, зашагал прочь от наблюдающей пары.
— Я должен следовать за ним, — внезапно решил Деджанус. — Нам с примасом есть о чем потолковать. — Он отдал Хрелту кувшин. — А ты оставайся здесь и не спускай глаз с приюта. Позже я вернусь.
Хрелт с благодарностью взял кувшин и опустился на корточки.
Ариву разбудил внезапный спазм боли. Сперва она подумала, что это всего лишь сон, но затем заметила, что простыни мокры. Еще один спазм заставил ее охнуть от удивления.
— Боже, началось! — вскрикнула она. — Слишком рано! — Она положила ладони на живот, ожидая почувствовать, как двигается ребенок или что-то в этом роде. Очертания плода казались иными, но ребенок не брыкался и не ворочался.
Она подождала, пока пройдет боль, и встала с постели. Сделать это оказалось тяжелее, чем ей представлялось возможным. Она наполовину прошла, наполовину проковыляла к двери и распахнула ее. Двое удивленных стражей вытянулись по стойке «смирно». Они мельком углядели ее величество в ночной рубашке и отвели взгляды.
— Приведите доктора Триона, — велела она, с трудом ворочая языком, и снова исчезла в опочивальне.
Поул почти добрался до дворцовых ворот, когда перед ним внезапно вырос огромный темный силуэт. Он слишком удивился, чтобы испугаться. Скудный свет не позволял разглядеть лицо, но эту массивную фигуру трудно было с кем-то перепутать.
— Добрый вечер, коннетабль, — поздоровался Поул. — Что вы делаете в такой час на улице?
— Я мог бы спросить вас о том же, — отпарировал Деджанус.
Даже в двух шагах от коннетабля Поул чувствовал запах винного перегара, и у него вызвал раздражение резкий ответ на вполне дружеское, на его взгляд, приветствие.
— Навещаю одного из своих священников, если уж вам надо знать, — ответил Поул.
— Я же коннетабль. Мне положено знать все обо всем. — Деджанус широко развел руки в стороны, словно пытаясь объять весь город.
— Весьма честолюбивое стремление, — сухо отозвался Поул.
— А я человек честолюбивый. В действительности мы оба люди честолюбивые.
Поул вздрогнул, сразу же делаясь подозрительным.
— О чем вы говорите?
Деджанус рассмеялся; звук вышел такой, словно камни катились с горы.
— У нас есть нечто общее. И у меня, и у вас есть тайны.
Поул перестал дышать.
— У меня нет никаких тайн.
Деджанус огромной рукой обнял примаса за плечи и нагнулся, приблизив свое лицо к его лицу. Поул скривился от выдыхаемого коннетаблем запаха.
— Тайны есть у всех. Бьюсь об заклад, даже у бога есть тайны. Но я знаю кое-какие из ваших. Хотите знать кое-какие из моих?
Поул убрал руку великана со своего плеча и холодно произнес:
— У меня нет никаких тайн, о которых вы можете знать. И меня определенно не интересуют ваши.
Даже в своем полупьяном состоянии Деджанус расслышал тревогу в голосе священника. Так что же все-таки происходило в том приюте? Он снова положил руку на плечи священнику и привлек его поближе к себе.
— Уж поверьте, ваша милость, вам будут очень интересны мои тайны. Мои тайны могут свалить монархов и поставить на их место новых. Мои тайны могут взбаламутить воду и королевства. Тайны мои настолько тяжелы, что когда я умру, то погружусь прямиком в преисподнюю.
