В их глазах я вижу боль. День за днем я пытаюсь нарисовать друзей такими, какими я их запомнил в тот, последний день. Страх, паника, злость, искривленные ужасом отвратительные лица. Не получается. Я хочу почувствовать ту ненависть, что сжигала меня, то отчаянье, но не выходит. Или хотя бы сделать их какими увидел в первый раз. Прекрасными видениями, сошедшими со страниц сказки. Вспомнить их улыбки, морщинки искренней радости вокруг ярких глаз. Но всё равно, раз за разом с плотных листов на меня смотрит боль. И боль не моя. В ней нет той загнанности, которую я видел в отраженье грязных луж на каменных плитах пола. В ней нет безумия. Эта боль раскаянья и понимания. Словно они просят у меня прощения за то, что сделали. Словно хотят, чтобы им отомстили.
Но я не могу их простить. Только думать. Снова задавать себе дурацкие вопросы. Да, я лишен чувств, но сомнение пытается подточить мою решимость. И первое, что я заставлю себя сделать — избавлюсь от него, чтобы не забивать голову нытьём… у меня найдутся дела важнее этой глупости.
Когда мы, наконец, вернулись домой, точнее, возвратились только мы с братом, мама с папой, закинув нас в квартиру, умчались в супермаркет за едой, в первую очередь у нас завязался небольшой спор на тему "кто первый в душ?". Победил я, отправив брата на кухню делать прохладительные коктейли. Странно, но рядом с семьей я чувствую себя почти живым. Когда меня оставляют одного в пустой квартире, я медленно начинаю погружаться в Бездну. Знакомое холодное безумие. Я знаю, что оттуда выхода уже не будет. Но рядом с братцем я заставляю себя язвить, вспоминать старые шутки. Рядом с родителями учусь улыбаться, чтобы они верили, что все теперь замечательно. Это хорошо. Я дал им шанс и пытаюсь подарить шанс себе. Хотя не уверен, что он мне нужен.
Ради того, чтобы освежиться, пришлось включить холодную воду. Тело свело судорогой, как только я вспомнил, что надсмотрщики, издеваясь, на коротких прогулках сталкивали заключенных с берега в воды Ледяного океана. Тех, кто выдерживал в воде, которая не замерзала только из‑за магии, больше пяти минут, спасали. Остальных так и оставляли в объятьях холодных волн.
Я продержался.
И как же потом об этом жалел!
Когда‑то:
— Смотрите‑ка, эта тварь ещё жива! — довольный гогот, и тут же бок пронзает острая боль: бить надсмотрщики умеют прекрасно.
— Может быть, снова его туда кинем? — визгливый высокий голос перекрывает грубый смех остальных.
— Зачем? — равнодушный ответ. — Посмотри, у него кровь носом пошла. Закинем обратно в камеру. Интересно, как он долго протянет?
— Но ведь, — визгливый голос снова пытается что‑то досказать, но тихий успевает закончить фразу:
— А лекарю об этом ублюдке знать не обязательно, — снова удар.
Внутри отвратительно хрустит. Кровь идёт уже горлом…
Сейчас:
— Серёж! Ты решил утопиться?! — взволнованный голос брата заставил помотать головой. С трудом выбрался из липких, холодных мыслей. Я свернулся в ванной в позе эмбриона и мелко дрожал, словно только что не просто вспомнил тот жуткий день, но и снова все пережил. Дотянувшись рукой до переключателей, с силой дернул горячую воду и только ошпарившись, понял, что могу встать.
— Конечно, всегда мечтал именно так закончить свою жизнь. Хочешь побыть зрителем?
— Вот ещё.
— Тогда принеси полотенце.
Потом мы снова устроились на кухне. Леша сел прямо на стол, болтая ногами, как маленький. Его бокал был уже ополовинен. Видимо, ожидая меня, времени даром брат не терял. Я глотнул из своего бокала и поморщился. Напиток был удивительно вкусным, но холод снова заставил дремлющую внутри Бездну очнуться от воспоминаний. Но коктейль я всё‑таки допил. И даже спросил: нет ли добавки. Так проще всего: заставлять себя делать именно то, что не хочешь. Точнее, в моём исполнении, что не хотел бы.
Однако что же решить? Сегодня вечером я должен дать точный и четко сформулированный ответ на вопрос, как я собираюсь прожить эти два года. Я не пойду учиться. Мне нечего там делать. Я не стану супергероем, не примерю заново шкуру спасителя. И тратить драгоценные крупицы времени на то, чтобы попробовать просто жить — бессмысленно и нерационально. Спасибо за шанс, но нет. Хватит. Когда‑то я уже был добрым мальчиком Серёжей. Достаточно.
Покачав головой, я вырвался из плена мыслей. Брата на кухне не было, зато в душе слышался плеск воды. Отлично. Я налил простой воды в опустевший бокал, который продолжал сжимать все это время, и подошел к окну. Как давно я любил наблюдать отсюда за разными, такими маленькими и смешными людьми? И всё мне казалось красивым и правильным. Живым. Но теперь…
Пыльная улица. Тошнотворная вонь палёного мусора, скалящиеся улыбками лица прохожих, радующихся хорошему дню. Отвратительно. Над огромной столицей завис купол выхлопных газов. Мы сами уничтожаем нашу жизнь, капля за каплей выпивая соки из планеты, словно комары, облепившие тучей тело жертвы и сосущие её кровь. Паразиты. И самое страшное, что этого не осознаём. Человек — царь природы? А теперь пойдите и расскажите об этом ей. Человек — ошибка природы. И за такие ошибки обычно расплачиваются жизнью. А мы всё убиваем и убиваем самих себя, мотыльки — однодневки, летящие на пламя.
И, Бездна, как же страшно знать, что я один из них. Крошечная искра, чей пожар длиться лишь мгновение. Невольно захочешь стать маньяком, чтобы очистить мир от всякой погани. Хотя вряд ли Эрик преследовал именно эту идею. А чем не вполне обоснованное объяснение для массовых убийств? "Господин судья, я убил их лишь потому, что эти люди были тварями"…
Если вам в голову начинают приходить такие мысли, знайте, что вы ничем теперь не лучше всех прочих безумцев. Тоже начинаете судить других, решая, кому жить, а кому нет. Вот только кто дал вам это право? Господь? Благодарите все силы, что это пока лишь мысли, не воплощенные в реальность.
Но моя реальность заключалась в том, что право распоряжаться жизнью и смертью у меня было. Осталось им только воспользоваться.
Моё внимание привлекла небольшая сценка, разыгравшаяся у нашего подъезда. На лавочке сидела подозрительно знакомая девчонка, прячущая лицо в ладонях, словно плача. Рядом были прислонены костыли, присмотревшись, я понял, что у девочки не хватает правой ступни. Для многих людей лучше умереть, чем потерять часть себя, но очень редко, когда кто‑то прислушивается к этому мнению.
Вокруг девочки кружили три парня моего возраста. Не нужно было обладать блестящей логикой, чтобы понять: три шакала нашли свою жертву и теперь с наслаждением издеваются над ней. Сложно найти более жестоких людей, чем подростки. Если дети причиняют боль по незнанию, то подростки могут наслаждаться необоснованной жестокостью, как дорогим лакомством.
