Не успел Король Чарджер договорить последних слов, как женщина, днём ранее искавшая у него защиты, в голос ужаснулась «произволу без права на справедливость!» Если его слова были взвешены, а голос спокоен, то она, выпучив глаза, просто-таки визжала от ярости: мол, ни одна женщина, без разницы, наделенная Уитом или нет, не признает зверя, пусть и собственного Уит-зверя, равноценным ребенку из чрева своего, мол, «бессчетные табуны зарезанных лошадей не уравновесят чаши весов, на которых — дитя, убитое в конюшне среди навоза и сена».
Леди Уиффен выплеснула свои гневные слова в тот самый миг, когда король замолчал — никто и вдохнуть не успел. Рэдбёрд отметил, что король уставился на нее в ужасе, раскрыв рот.
В следующую минуту она пронеслась мимо него вниз по ступеням, отпихнув с пути солдат, которые сами не расступились, и оказалась рядом со своим мужем. Заняв свое место, она оглянулась на Короля Чарджера. Лорд Канни из Бака не тронул ее, хотя взгляда не удостоил. Наступила мертвая тишина.
Тут плечи Короля Чарджера опустились, как будто нечто важное покинуло его, возможно, заодно вынув сердце. Возможно, он пожалел о своих словах, так ясно показавших, что чувства наделенного Уитом никогда не найдут отклика в обычном человеке. Больше он не говорил, не сделал и попытки защитить свое мнение. Он отвернулся от всех, поднялся в свою спальню и запер за собой дверь. Стража услышала, как опустился засов, и заняла свой пост по обе стороны двери.
Как бы то ни было, Рэдбёрд встретил одинокого Короля Чарджера на прогулке. Эта встреча была случайна: как только король удалился в свои покои, Рэдбёрд отправился в благоухающий сад в попытке приободриться. Как любой менестрель в те времена, он пользовался привилегией неприкосновенности своей гильдии и несмотря на смуту ходил, где ему вздумается. Пальцы его годились лишь для струн, а голос — для пения. Ни для кого он не представлял угрозы — ни для мечника, ни для лучника…
И там он увидел Короля Чарджера, с поникшей головой, руки сцеплены за спиной, идущего извилистой тропинкой меж тимьяна к старым вишням. Рэдбёрду показалось, что король настолько был обескуражен и погружен в уныние, что утратил рассудок. Большой опасностью для Чарджера было бродить снаружи, без оружия, когда столько дворян ярились на него, и все же менестрель не осмелился побежать за охраной, ведь тогда пришлось бы оставить короля одного. Боялся также Рэдбёрд и того, что поспешный призыв стражи может запалить пожар событий, которых хотелось бы избежать. Так что он тихо поприветствовал Чарджера и, не задавая никаких вопросов, молча пошел рядом. Сейчас никакая песня не могла бы утешить короля или придать мудрости его сокрушенному сердцу. Только молчание и время могли помочь ему яснее увидеть ситуацию. Молчание и время подсказали бы, как справедливо удовлетворить всех. Молчание и время много чего могли, но ни того, ни другого ему не было дано.
Пока он прогуливался с Рэдбёрдом, кто-то вошел в тот же сад. Вдруг Чарджер тряхнул головой, будто проснулся от долгого сна. По всей видимости, он более-менее пришел в чувство. «Убийцы идут, — сказал он менестрелю. — Здесь не место для певцов. Беги отсюда, братишка. И пой только правду». И Рэдбёрд, душа в пятках, забрался в раскидистую крону вишни на краю сада и притаился на ветке. Кто прочитает, подумает о нем дурно, как, впрочем, он и сам о себе думал, но велел мне честно рассказать о своем позорном поступке, так что пусть знают все: рассказывает он лишь правду, и потому нет причин сомневаться во всей остальной истории. Он не носил оружия и не знал, как им управляться. Что было у него — так это голос и язык, смотрящие глаза и запоминающий ум. В конце концов, это все, что он мог предложить для защиты своего короля.
И в следующий миг он убедился, что король был прав. Откуда они знали, что найдут его здесь, ни я, ни Рэдбёрд не знаем. Убийцы пришли по одному и по двое, каждый нес обнаженный клинок, сияющий в лучах Солнцестояния. Лица их также были обнажены — без искусственных улыбок, полные ненависти, намеренья их были так же неприкрыты, как мечи. По мере их приближения Чарджер повернулся к ним и стал угрюмо ждать. Он стоял один, прислонившись спиной к дереву, и там мужчины окружили его. Вот имена тех, кто пришел туда: Лорд Канни из Бака был там, и Лорд Фенрю из Тилта, Лорд Трэкер из Фарроу, Младший Лорд Лок из Беарнса, едва ли достаточно взрослый, чтобы отрастить усики, и Лорд Скрайвер из Бака, третий кузен короля и Лорда Канни, а также Лорд Холдфаст из Риппона. Никто из них не был полноправным Герцогом, большинство — вторые сыновья, а один — так и вообще без шансов унаследовать титул, но все же они были отпрыски правящих герцогских семейств. Этих шестерых именуют обычно менестрели, и, истинно, они были там. Но правда в том, что был еще один.
«Ты знаешь, зачем мы пришли», — сказал Лорд Канни королю, а тот — безоружный и окруженный, лишь рассмеялся.
Тут менестрели вставляют длинные речи, которые якобы были сказаны, или описывают, как Чарджер зашипел змеей или завыл волком. Не уставали повторять снова и снова, и уже в те давние дни, как король вытащил меч и зарубил юного Лорда Лока, и как потом Лорд Канни одной рукой сражался с ним, а король превращался то в волка, то в медведя, то в огромного змея, то в огнедышащего дракона, а то в гигантскую ядовитую жабу. О да, много героических песен сложено о том бое. Но правда в том, что король был безоружен, и когда он отступил от дерева, они кружили его со всех сторон. Он не обращал внимания ни на кого, кроме кузена, к которому шагнул со словами: «Ты завладел сердцем моей возлюбленной и верностью моих подданных. Ты практически владеешь моим троном, разве что без титула, и вот почему ты пришел. Забрать мою корону». Так сказал Чарджер, и Рэдбёрд Правдопевец повторил это мне. Король хотел еще что-то сказать, но теперь об этом уже никто не узнает.
Потому что был там и Лорд Кёрл из Черноземелья, он подошел к королю сзади и без оклика или иного звука схватил того за горло, а затем вонзил свой короткий меч ему в спину, проворачивая лезвие в ране.
Лорд Лок вскрикнул в ужасе от подобной низости и бросился оттаскивать гнусного труса от его жертвы. Лорд Кёрл, пылающий боевой яростью, вытащил меч из спины короля и рубанул по горлу юноши, который рухнул, захлебываясь в собственной крови. Тогда все, включая негодяя, в ужасе отступили на шаг, потрясенные этим деянием.
Лорд Канни приказал им: «Опустите мечи! Постойте и подумайте! Как нам лучше рассказать о том, что здесь произошло?»
Над его головой в это время Рэдбёрд заткнул себе рот рукавом. Сердце колотилось от ужаса, горло сжалось от горя, а трусость обездвижила его, только ворон хрипло каркал где-то на верхних ветках. Король лежал лицом в грязи, тяжело ранен, но все еще живой. Он перевернулся на спину и заговорил, почти победно: «Предатель, все предатели, и будете повешены за это». Его взгляд при этом впился в Лорда Канни. Все поняли, что он имел в виду: и корона, и женщина будут принадлежать ему, когда Канни повесят за измену.
