И никто не поинтересовался, хочет ли она получить трон. Ни разу за прошедшие годы.
— Люция, все в порядке? — спросила Кайлин.
Люция скользнула по ней взглядом и вернулась к созерцанию воды.
— Может, ей хотелось бы, чтобы мы построили Провал у речки, с которой она могла бы разговаривать. Сам слышал: ручьи в нашей долине сквернословят, как солдаты, — встрял Джугай.
Люция слабо улыбнулась и подарила ему благодарный взгляд. Он ошибся только наполовину. Вне долины их подстерегала куча опасностей, но поблизости не было воды, текущей прямо из Рана. Ее язык почти не засоряли древние слова подземных пещер и доисторических скал. Люция сложила ладони лодочкой и зачерпнула воды. Стараясь не пролить ни капли, она поднесла ее к лицу.
Слушай.
Она склонилась над пригоршней воды с закрытыми глазами, и материальный мир накрыла тишина. Шелест листьев на слабом ветру, птичий гомон превратились для нее в отдаленный, едва слышный гул. Сердце билось медленнее, тело расслабилось. Каждый вдох погружал ее глубже и глубже в нереальность. Она сосредоточилась на ощущении воды в ладони: на том, как дрожит жидкость от мельчайших движений рук, как заполняет все бороздки на ее коже, ласкает завитки на кончиках пальцев. Она позволяла воде тоже почувствовать себя, тепло своего тела и биение сердца.
Все в природе имеет свою душу: реки, деревья, холмы, долины, море и каждый из четырех ветров. Большинство этих духов примитивные, простые формы жизни. Они, как эмбрионы, неспособны к пониманию чего-то — и столь же драгоценны. Но некоторые живут очень-очень давно, и они обладают знанием. Однако мысли их тяжеловесны и неразборчивы. Эта вода вышла из чрева Чамильских гор, долго-долго бежала с другими водами Керрина, пока она не разделилась на два рукава, и Ран не направился к Разлому. То, что знали крупные древние реки, непостижимо для человеческого разума, но в них обитало множество мелких и простых духов. Люция пока не осмелилась бы разговаривать с Раном, для нее это оставалось за гранью возможного. Но здесь она могла уловить в шепоте ручья нечто понятное. И подобные упражнения давали ей возможность развивать в себе такие силы, которые однажды помогут прикоснуться к истинному духу реки.
Люция позволила воде просочиться сквозь пальцы, унося ощущение ее тепла в бассейн. Опустила ладони на поверхность, и от этого прикосновения дрожь прошла по воде.
Что-то приближается…
Что-то…
Вопль заполнил сознание Люции, черная волна ужаса прошла по горлу, прямо в легкие, перекрывая дыхание. Смерть, боль и зверства принесла с собой вода. Нечто холодное и неправильное, преступление против природы, жуткая когтистая тварь… Река в ужасе, река в ужасе! Духи кричали страшно.
Разум Люции помутился, и она, не издав ни звука, упала на камни.
«Служитель моря» скользил в бескрайней темноте; фонари на планшире и мачте казались одинокими сгустками света в черной пропасти. В небесах на страже стояла единственная пузатая луна. Голубые пятна, испещрившие ярко-белую поверхность Иридимы, придавали ей сходство с крошащимся мрамором. Плотные облака бежали по небу стаями, время от времени скрывая лик луны и звезды.
Дул слишком холодный для этого времени года ветер. Качались фонари. Кайку плотнее запахнула полы куртки. Она стояла на передней палубе и смотрела на звездное небо. Клык низко висел на востоке — верный знак, что осень уже близка. Прямо над ней виднелся Косарь — другое знамение приближающейся осени. Его очертания казались размытыми в дымке лунного света. А с севера смотрели на мир две красные точки — пара голодных глаз Того-Кто-Ждет.
Было уже поздно, и пассажиры спали. Присутствие моряков, ведущих судно сквозь ночь, едва ощущалось. В отдалении Кайку слышала их приглушенные, низкие голоса. Ей не спалось сегодня — мешало волнение. Завтра они прибывают в Ханзин. Снова ступить на сарамирскую землю…
Кайку чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. О боги, она никогда не думала, что будет так сильно скучать по родине. Сарамир так страшно предал ее. Ее семью убили, сама Кайку стала изгоем из-за своей порченой крови. Но она любила совершенную красоту холмов и равнин, лесов, рек, гор. Мысль о возвращении домой после двухмесячного отсутствия наполняла сердце неожиданной радостью.
Кайку неотрывно смотрела на Иридиму, красивейшую и ярчайшую из лунных сестер. Ее знобило — одновременно от страха и благоговения. Она произнесла тихую молитву богине, как делала всегда в подобные моменты. Кайку вспомнила день, когда столкнулась с Детьми Лун.
— Я так и думал, что это ты. — Голос раздался рядом с ней, и Кайку почувствовала, как озноб сменяется совсем другим ощущением — приятного, растекающегося по телу тепла. Слегка повернув голову, она одарила своего недавнего знакомого оценивающим взглядом.
— Неужели? — бросила Кайку с нарочитой небрежностью.
— Больше никто не бродит по палубе ночами, разве что моряки, но их шаги гораздо тяжелее твоих.
Он стоял близко, возможно, ближе, чем того требовали приличия, но она не отстранилась. Спустя месяц, проведенный рядом, Кайку прекратила сопротивляться очарованию Сарана. И, похоже, он сделал то же самое. Это превратилось в восхитительную игру: оба знали о чувствах друг друга, но никто не спешил сдаваться и делать первый шаг. Каждый ждал этого от другого. Кайку подозревала, что некоторую роль сыграло знание, которое нес Саран. Именно оно окутывало его ореолом тайны. Кайку измучилась от любопытства, но он уклонялся от вопросов, и это разочарование только подстегивало ее мысли о нем.
— Думаешь о доме? — предположил Саран.
— Ага.
— Что он для тебя?
— Просто дом. Этого сейчас достаточно.
Он помолчал. Кайку вдруг поняла, что сказала резкость, и поспешила заполнить паузу. Она положила ладонь на его руку.
— Прости. Я забыла. Твоя речь безупречна, и иногда мне кажется, что ты сарамирец.
Саран обворожительно улыбнулся. Он, как обычно, был безукоризненно одет и причесан. За последние недели Кайку выяснила, что он крайне самолюбив, но этот недостаток она ему прощала.
— Не стоит извиняться. Кураал не мой дом. Больше не мой дом. Я давно покинул его и не жалею об этом. Мой народ боится оставлять родные берега, боится, что соприкосновение с другими культурами оскорбит наших богов, что теократы обвинят их в ереси. Я не согласен с ними. Те мои соотечественники, что имеют дело с чужестранцами, предпочитают оставаться слепыми и глухими. Я нахожу красоту во всех людях. Некоторые — красивее, чем остальные…
