Ясное дело — охранники. Иное странно: с чего вдруг такая настороженность? Венед, судя по дорогому кафтану из куньего меха, пусть и не беден, да вряд ли из знатного рода. И на купца не похож, скорее — на воина. Тогда зачем ему телохранители надобны?
Пока Багол размышлял, присматриваясь к чужестранцу, тот уже переговорил с Рухадом и неторопливо направился к торговцу. Рухад, идя рядом, подал условный знак: товар понравился, за ценой дело не станет.
Молодой надсмотрщик ошибся. Чернобородый, поздоровавшись с Баголом без особого почтения, хотя и завел речь о выставленных на продажу рабах, вряд ли собирался их покупать.
— Говорят, старик, ты четвертый день здесь торгуешь, — произнес он, не столько спрашивая, сколько утверждая. — Две дюжины невольников уже продал, а эти, видать, последние.
— Тебе в том какой интерес, чужестранец? — нахмурился Багол.
Начало разговора ему не понравилось. Однако венед тоже почувствовал, что перегнул палку, и сменил жесткий тон на примирительный:
— Меня Демидом зовут, я венедский воевода.
— Вижу, что не землепашец. Не пойму только, зачем я, простой торговец, тебе понадобился?
— Не так ты прост, Багол, — усмехнулся Демид. — О твоей купеческой сметке даже венеды наслышаны. Поэтому и решил к тебе с расспросами обратиться. Уважишь?
— Отчего не уважить? За спрос в Упсале денег не берут.
Демид присел на скамью рядом с Баголом, оглядел торговую площадь и понял, отчего именно это место облюбовал Одноглазый. Сидя на невысоком холмике, в тени старого ветвистого клена, он мог без труда наблюдать за торговцами, разложившими свои нехитрые товары у крепостной стены, и делать из тех наблюдений соответствующие выводы. Возле кого толпятся покупатели, что и как выбирают, кто из торговцев к вечеру будет с наваром, а кто с прогаром — все видно как на ладони.
Верно, что за спрос денег не берут, но верно и другое: за подсказку о том, кто и когда домой направится с тугой мошной, разбойные люди (а их в Упсале всегда было немало) толковому соглядатаю платят десятую часть награбленного.
Самые богатые сделки заключаются, ясное дело, не здесь, а на том знаменитом рынке, что скрыт за стенами города-крепости Тумаш. Однако нападать на купеческие караваны, надежно охраняемые латниками, не всякая ватага решится. Куда легче грабить мелких коробейников, которые после нескольких дней удачной торговли возвращаются в свои края без воинской защиты, надеясь лишь на собственную силу и милость богов.
Давние связи Одноглазого Багола с разбойниками не были секретом, хотя напрямую обвинить его в соучастии в грабежах вряд ли кто мог: не пойман — не вор. А что живым товаром торгует, так в Упсале это не возбраняется. Купил, дескать, в дальних краях у незнамо кого и здесь продаю — имени не спрашиваю…
— Я ищу одного человека, — сказал Демид, исподволь наблюдая за реакцией Багола, — и большое подозрение имею, что он мог оказаться пленником борейского разбойника Бароха. Подозреваю опять же, что Барох продал его человеку, для которого работорговля дело привычное и прибыльное. Тебе, например.
— Все может быть, — пожал плечами Багол. — Я и у борейцев покупал, и у свеонов. А разбойники они или нет, кто разберет?
Демид кивнул, соглашаясь, и продолжил:
— Среди тех, кто сейчас к невольничьей цепи прикован, нет ни одного синегорца. Но сказывают, что были — двое или трое, да ты их уже продал. Верно ли?
— Люди всякое говорить могут, — небрежно ответил Багол. — Я с невольниками языком не чесал, кто да откуда не спрашивал. Мне без разницы, каких они кровей.
Демид заметил, что небрежность в голосе торговца — напускная, поддельная. Упоминание о синегорских невольниках его встревожило.
— Тот, кого я разыскиваю, молод и красив. У него светло-русые волосы, голубые глаза, широкий лоб и прямой нос. Ростом чуть повыше меня, немного худощав, но плечист и силенкой не обделен. На лице и на теле нет особых отметок, однако среди других он выделяется сразу: гордой статью, открытым взглядом, независимостью в суждениях. Если он был среди пленников Бароха, ты не мог не обратить на него внимания.
— Да, пожалуй, — согласился Багол. — Судя по твоему описанию, приметный товар. Давненько такого не попадалось. Измельчал народец, захирел в праздности… Разве кто-нибудь из этой мелюзги, — он мотнул головой в сторону обессиленных, измученных жаждой и голодом невольников, — хоть немного похож на того, кого ты описал?
— А кому синегорцев продал?
— Говорю тебе, воевода, не знаю про синегорцев!
— Ой ли? — Демид вскинул бровь. — Подумай-ка хорошенько. Надеюсь, старческим беспамятством не страдаешь? А коли занедужил, не беда: я и подлечить сумею. От беспамятства наилучшее средство знаешь какое? Жилы надрезать и гнилую кровь на землю слить — враз полегчает.
Для пущей убедительности он чуть распахнул кафтан. Глаз Багола непроизвольно проследил за этим жестом и наткнулся на резную рукоять кинжала. Хотя торговец был не из пугливых, ссора с венедом его не прельщала. И свистнуть не успеешь, подзывая своих людей, как отточенное лезвие пропорет брюхо. А чего ради?
Багол быстро подсчитал возможные убытки и решил, что дальнейшее упрямство может обойтись ему слишком дорого.
— Если были среди невольников синегорцы, то всего лишь двое. Но молодыми и статными их вряд ли кто назовет. Худущие, грязные, для хорошей работы не годные. Как они к Бароху попали, я не ведаю… Я у него три цепи купил и вопросов лишних не задавал. Не любит Барох расспросов. Одну из его цепей вчера продал, две — сегодня.
— А синегорцы?
— Они во вчерашней были. Ее купил хозяин большого драккара. Имени его не знаю, но драккар легко отличишь: на носу высечена кабанья голова с железными клыками… Однако, думаю, он уже отчалил.
— Почему так думаешь?
— Сам суди: зачем понапрасну гребцов-колодников кормить, если нужда в них только на воде? Таких, как он выбрал, покупают лишь на одно плаванье и перед самым отплытием, чтобы расходов было меньше.
Демид озабоченно кинул взгляд на океанскую гладь, простершуюся за обрывистым северо-западным берегом Упсала. Большая торговая пристань находилась немного южнее и отсюда была не видна.
— Других синегорцев, значит, среди невольников не было?
— Не было, воевода, не было, — торопливо заверил его Багол, радуясь, что неприятная беседа подошла к концу. — Такого молодца, как ты расписал, я бы запомнил. Но, сам видишь, нынче у меня товар невыгодный, малахольный.
— Вижу, — хмуро сказал Демид, вставая со скамьи. — Людей, аки псов, на цепи держишь.
