Ознакомительная версия.
— Я на первый раз дам тебе десять ударов, — меж тем спокойно говорил Харт-ла-Гир. — Для мальчишки твоего возраста это сравнительно немного. Но помни — в дальнейшем я буду не столь снисходителен.
Он отошел в сторону, примерился, — Митька вздрогнувшей кожей ощутил легкое покалывание прута, — потом воздух разрезало свистом. И тут же зад обожгло болью, совершенно немыслимой, запредельной. Так не бывает, едва не вскричал Митька. Казалось, кожу рассекло не легкой веткой кустарника, а раскаленным железом. Не кричать было просто невозможно, но каким-то чудом он все же удержался.
— Один, — сказал кассар. — Вообще-то, ты сам должен считать удары и громко их называть, но пока это у тебя не получится. Приготовься.
Два! Это оказалось еще больнее, хотя куда уж дальше-то? Митька, выходит, и не знал, что на свете бывает такая боль. Острой волной раскатилась она по всему телу, и сейчас же перехватило дыхание.
…Закричал он на четвертом ударе. Зад и бедра жгло, точно их облили кипятком, и терпеть было уже совершенно невозможно. Не осталось уже совершенно ничего, ни гнева, ни гордости — только боль и крик. Они слились воедино, они наполняли тело, и с каждым ударом росли, хотя это и казалось невозможным — куда уж больше-то… Он судорожно вцепился ладонями в гладкую доску, точно пытаясь раздавить бездушную древесину.
— Десять! — подытожил Харт-ла-Гир. — Ты можешь подняться.
Митька не сразу сполз с лавки. С трудом разжал пальцы, намертво, казалось, вросшие в дерево. Все лицо его было в слезах, он тяжело дышал, и воздух со свистом втягивался в легкие. Порка кончилась, но боль продолжалась — упорная, безжалостная, жгущая. Сколько это еще продлится? — подумал он мрачно. Потом, опустив взгляд ниже, густо покраснел.
Харт-ла-Гир понимающе усмехнулся.
— Ну что, узнал, как оно бывает? Ты еще радуйся, что не обмочился, а то бы я добавил. Вообще ты неплохо держался, я думал, закричишь сразу. И не реви, оно поболит и перестанет. Ты получил сейчас свой первый урок, и чем лучше ты его осмыслишь, тем реже придется тебя сечь. Кстати, заготовка прутьев — тоже твоя обязанность, ты сегодня же этим займешься. Нарежешь их с той стороны дома, возле забора, поставишь в кадку с соленой водой, иначе со временем розги теряют гибкость. А сейчас можешь поесть. И побыстрее — тебе еще многому предстоит сегодня научиться, а времени у нас с тобой мало.
К темному подъезду, зияющему осколками стекла, в ароматах душной подвальной сырости и кошачьей мочи, привыкнуть было невозможно. Ну и квартирку подыскал ему Магистр! Хайяара начинало мутить еще на подступах к дому. Сперва, увидев это, он едва не врезал здешнему колдунишке. От души, «копьем воли», когда собранная в единую тугую нить живая сила разрезает не только видимую плоть врага, но и ломает его геллглу — внутренний стержень, на который нанизаны души. Ну, или по крайней мере взять мерзавца за шиворот, подтащить к столу в его же гостиной и прибавить ему немножко «счастья» — бумажек этак на пять-шесть. Однако приходилось сдерживаться. Здесь — это не дома, и смешно было бы претендовать на дом, подобный оставленному в Олларе. Как тут любят говорить, «ешь что дают».
Кроме того, по здравом размышлении приходилось признать правоту Магистра. В интересах дела вовсе не следовало светиться в престижных кварталах, жить на широкую ногу, обзавестись… нет, не колесницей, конечно, а этим мертвым куском металла, который местным жителям заменяет благородного коня. Не стоит, лучше уж поездить в троллейбусах… столь же мертвых.
Хайяар передернул плечами. Когда ты вышел в поле, честь твоя осталась за стенами замка, гласит старая пословица. А привыкнуть можно ко всему, даже к безумной здешней жизни, и пускай порой глаза застилает яростью, пускай хочется воззвать к Высоким и пролить над этим миром всесожигающий темный огонь, — но истинному магу грешно быть в плену у своих же расстроенных чувств. Истинный маг и в метро потерпит, и картошки с базара принесет, и на дохлую крысу наступить не побрезгует.
Так что квартирку ему Магистр подыскал правильную. Однокомнатная в блочной пятиэтажке, до метро четверть часа на троллейбусе, без лифта, санузел совмещенный, обои драные, тараканы наглые. Впрочем, последних вынести оказалось уже просто невозможно, и маскировка маскировкой, а малое Слово Силы отправило рыжие полчища подальше. К соседям, наверное, — ну да те и не заметят прибавления в семействе.
Квартира эта принадлежала некоему прыщавому недоразумению студенческого возраста, досталась в наследство от умершей бабки и тут же была сдана его предприимчивыми родителями. Магистр снял ее через своих подставных, деньги — сразу за полгода — заплатил не скупясь, но с категорическим условием не маячить на горизонте до окончания договорного срока, после чего выдал Хайяару ключи.
Говоря по правде, не так уж его и страшил быт, вполне можно было притерпеться, тем более, кое в чем здешние люди явно превзошли Оллар. Гораздо хуже были они сами — суетливые, жадные и мелочные, разменявшие дары богов на примитивные механические игрушки, не прибавившие им ни мудрости, ни счастья. Они были рабами, и сами не замечали того. Ведь чтобы быть рабом, вовсе не обязательно иметь между лопаток треугольное государево клеймо. Кто живет одним лишь сегодняшним днем, кто верит лишь в палку и похлебку, какими словами их ни называй, кто терзаем страхом, алчностью и завистью — тот раб. Хайяар еще давно, лишь начиная посещать Железный Круг, понял, что большинство здешних жителей именно таковы. Не случайно и Круг их назван Железным. Железо — опасный металл, покровительствующие ему духи слишком уж ненадежны. Правы были древние, доверяя лишь меди и бронзе. И хотя, говоря по правде, железный меч не в пример лучше бронзового, но увлечение этим металлом до добра не доведет. Жаль, того не понимает государь, да и некоторые в Тхаране одобряют опасное новшество. И не только одобряют, но и, стыдно сказать, изыскивают способы половчее плавить сталь. Дескать, больше клинков — сильнее Держава. Слепцы! За минутной выгодой не видят грядущих слез. Ведь железо, служа людям, хитро начинает повелевать ими, соединяясь с их душами. И когда оно ржавеют, ржавчина переходит и на людей. Здешние — прекрасное тому подтверждение. В Олларе им не доверили бы и прополку риса, а загнали бы сразу в каменоломни, чтобы хоть какой-то клок получить с паршивых овец. Они лгали себе, думая, что свободны, что равны богам, в которых, кстати, почти и не верили. О, как развратили их нравы смутьяны прошлых веков! Слепые поводыри слепых. Увы, тут не нашлось, кому петлей и костром вырвать заразу. И вот, пожалуйста — здешние дорвали до своего скотского, рабского счастья. Они в механических повозках протыкают небесную твердь — и по-собачьи грызутся в очередях, спесиво полагают себя знающими тайны природы, подглядев несколько первичных смыслов, и тупо глядят в мерцающие экраны своих телевизоров, веря всякому льющемуся оттуда непотребству, а главное, полагают себя — себя, червяков! — мерою всех вещей! Как иногда ему хотелось сунуть в этот муравейник факел! Но увы, сил Тхарана явно на такое не хватит, да и опасно, смертельно опасно покорение такого гнилого мира. Не оружием здешним опасно, что их ракеты и бомбы против направленного потока Силы! — но именно своей гнилостью. Зараза есть зараза, ей свойственно распространяться сколь угодно далеко. Никакой разумный человек не купит прокаженного раба. Может быть, когда-нибудь потом, спустя сотни лет, уже из новой родины, и придут сюда государевы легионы, закованные в заклятую сильным словом броню. Но пока — рано. Что ж, значит, пускай пока плодятся… Скоты…
Ознакомительная версия.
