— Давайте поспешим, ребята! — торопил их киммериец. — Забирайте с собой бутыли, за которые вы уже заплатили, они нам пригодятся в дороге! Не съеденную дичь берите тоже. Поскорее укладывайтесь! Хозяин ваш, бедняга Гарриго, должно быть, сошел с ума от нетерпения!..
Охранники послушно седлали коней и упаковывали дорожные сумки. Что-то в их поведении настораживало киммерийца. Что?.. Не слышно было обычных грубоватых шуток, беззлобных перебранок друг с другом. Сотоварищи Конана все делали молча, то и дело посматривая на своего начальника со странным выражением: не то опаски, не то затаенного недовольства.
— В чем дело, Грумм? — спросил Конан старшего из них. — Вы что-то имеете против меня? Я чем-то обидел вас, разорви меня Кром!? Дал мало золотых, чтобы вы могли повеселиться здесь, пока я скучал в обители звездочета?.. Слишком рано вытащил вас из-за стола сегодня? Испортил настроение, напомнив о герцоге?.. Отвечайте же, дети Нергала!
— Что ты, Конан! — поспешно ответил Грумм в несвойственной ему подобострастной манере. — Конечно же, нет! Все в порядке. Мы очень благодарны тебе и за золото, и за несколько дней отличного отдыха!
— Тогда почему ты и Хорхе смотрите на меня так, словно я только что вылез из могилы? Словно я явился с того света, чтобы выпить вашу теплую кровь? Может быть, в моем лице что-то изменилось и пугает вас?..
— Ну что ты! — опять запротестовал Грумм, а Хорхе умильно закивал головой, подобострастно моргая. — Лицо как лицо. Правда, ты стал как будто немного смуглее, чем был. Должно быть, давно не мылся или не брился. Но в этом нет ничего страшного!
Конан прошел в распахнутую дверь таверны и вгляделся в отполированный бронзовый щит, висевший у входа и заменявший зеркало. Действительно, кожа его приняла несвойственный ей прежде пепельный оттенок. Он выглядел теперь так, словно в его чистую киммерийскую кровь влилась тоненькая струйка кушитской или стигийской крови. Плюнув себе на ладонь, он энергично растер щеки. Но пепельный оттенок не исчезал. Видимо, то была не грязь, а въевшиеся остатки той самой вонючей мази, которой — как он смутно помнил — натирали его ночью близнецы. Проклятие! Остается лишь надеяться, что цвет его глаз и черты лица не позволят принимать его отныне за грязного кушита либо коварного и угрюмого стигийца.
Выйдя из таверны, Конан увидел, что его спутники уже сидят верхом в позах чуткого ожидания дальнейших приказов. От такой картины ему захотелось сплюнуть и выругаться, но он сдержался. Вскочив на своего жеребца, Конан махнул рукой и сразу пустил его галопом. Наверное, он совершил ошибку, разрешив своим подопечным пьянствовать столько дней напролет, без перерыва. Должно быть, это было жестоко с его стороны, надо было хоть изредка давать им какие-либо поручения, а не отделываться пригоршнями золота. Видимо, местное вино, если употреблять его в непомерных количествах, размягчает мозги. Бедняга Грумм! Бедняга Хорхе! Остается только надеяться, что как только из них выветрится весь местный хмель, они обретут былое достоинство и отвагу…
Конан был так погружен в недовольные размышления, так нахлестывал своего и без того горячего коня, что на выезде из селения едва не столкнулся лоб в лоб с солдатами в медных доспехах, сопровождавшими богатый купеческий караван. Верблюды в ярких попонах с мерно покачивающимися горбами, апатичные мулы, груженные вьюками и сундуками, крикливые погонщики, надменные грузные купцы в богатых одеждах — все это великолепие, по-видимому, возвращалось из Кордавы в Стигию. Офицер, едущий впереди, с роскошным султаном на шлеме замахнулся было копьем, чтобы проучить наглеца, столкнуть с лошади мчащегося не разбирая дороги невежу, едва не смявшего торжественное шествие. Но в следующий же миг копье дрогнуло, занесенная рука опустилась, и офицер резко дернул поводья, отворачивая своего коня в сторону, чтобы дать проехать Конану и его спутникам. Следом за ним дорогу поспешно уступала и остальная охрана каравана, а затем стали шарахаться в сторону верблюды и мулы, понукаемые своими погонщиками. Было весьма странно, что человек двадцать прекрасно вооруженных охранников ни с того ни с сего испугались троих встречных незнакомцев. Один из верблюдов от слишком резкого поворота не удержался и грохнулся наземь. Рассыпались, разбежались резные фигурки из слоновой кости, бронзовые монеты, блестящие медальоны, флакончики с благовониями…
— За что же ты благодаришь меня, разорви тебя Кром! — воскликнул Конан. — Ты разве не расслышал, что я сказал? Майгус не помог твоей дочери! Он подтвердил все самое худшее, но не сказал, каким образом может Зингелла избежать своей страшной судьбы. Совет, который он дал, звучит как издевательство! Честно говоря, я опасался, что ты вызовешь меня на поединок или запустишь в голову тяжелым креслом, едва услышишь эти слова!..
— Ну что ты, что ты! — кротко и болезненно воскликнул герцог. — Какое кресло? Какой поединок? Ты и представить себе не можешь, как я благодарен тебе, Конан!
За те несколько дней, что киммериец не видел его, герцог осунулся еще больше и казался совершенно больным и постаревшим. У него появилась привычка, которой прежде не было: теребить пальцами свои белоснежные манжеты. Разговаривая с Конаном, он не смотрел ему в глаза, отворачивался и постоянно то благодарил, то извинялся за причиненные хлопоты.
— Да за что, за что, ты можешь мне объяснить?! Поручение твое я не выполнил! Деньги, которые не взял за гороскоп Майгус, почти все потратил! Ребята, которых ты отправил со мной, Хорхе и Грумм, перепились со скуки до такой степени, что свихнулись! За что ты постоянно благодаришь меня?! — не выдержав, Конан бросился к приятелю и потряс его, словно стараясь пробудить от странного оцепенения и бестолковости, никогда прежде Гарриго не свойственных.
Но лишь только руки его коснулись герцога, как тот страшно побледнел. Казалось, вот-вот он упадет в обморок или умрет от разрыва сердца. Ошеломленный Конан силком усадил его в кресло, налил в бокал вина и заставил выпить.
— Да ты совсем заболел, пока меня не было, приятель! Позвать твоего славного старикана-доктора с его черненькими помощницами?
Герцог помотал головой. На белом, как известь, лбу его выступила испарина.
— О нет, не нужно, не стоит беспокоиться. Я вполне здоров. Благодарю вас, любезный Конан…
— Опять благодарю?!.. И с каких это пор мы на «вы»?
Конан хотел было выругаться, но, вглядевшись в лицо герцога попристальнее, прикусил язык. Не болезнь, не усталость, не отчаянье, но страх, да-да, страх, застыл в черных глазах, обычно таких гордых и огненных. Гарриго боялся его, боялся до обморока. Совсем как… Хорхе и Грумм… как те нелепые караванщики… как некрасивая служанка Майгуса…
