Наконец-то до него дошло, что означали загадочные слова сестричек о приятном сюрпризе! Так вот он каков! Вот чему служит пепельный оттенок кожи на лбу и щеках… Проклятие! Впрямь ли испытывали к нему игривые близнецы при прощании добрые чувства? Пожалуй, он склонен засомневаться в этом.
Отойдя от несчастного герцога на три шага и встав так, чтобы лицо его было в тени и магический пепельный оттенок не бросался в глаза, он заговорил, стараясь, чтобы голос его был убедительным и проникновенным.
— Послушай, дружище, я все тебе объясню. У этого Майгуса есть две дочери, близнецы, изощренные, как и он, во всяких магических штучках. В последний вечер они напоили меня до беспамятства — вино, надо сказать, было отличное, поэтому я и хлебал его без остановки! — а затем обмазали с ног до головы какой-то едкой дрянью. Они называли это сюрпризом. Сюрприз этот — чтоб ему провалиться в глотку Нергала! — нагоняет страх на всякого, кто на меня взглянет, будь это женщина, воин, ребенок или собака. Клянусь Кромом, я и представить не мог, что они собираются мне подарить! Проклятые девчонки!.. Ты знаешь меня не первый год, Гарриго, ты знаешь, как я отношусь к колдовству и магии. И уж тем более ты понимаешь, что мне незачем прибегать к колдовским уловкам, чтобы испугать кого-нибудь! Ты веришь мне, Гарриго? Ты веришь, что это грязная магия, и не больше?.. Если да, подойди ко мне, хлопни по плечу, и мы с тобой забудем это маленькое недоразумение за бутылью вина из твоих знаменитых погребов!
Но Гарриго не двигался. Лицо его было по-прежнему бледным, а взгляд — ускользающим в сторону. Манжеты утратили свою белоснежность, оттого что он теребил их не переставая.
— Гарриго! — снова заговорил киммериец. — Помнишь, как мы сражались с тобой против пяти аргосских плавучих стервятников полгода назад? Я — на своем «Вестреле», ты на «Стриже». Помнишь, как прозвали тебя аргоссцы, те, кому посчастливилось выскочить живым из той битвы? Кордавский Демон — прозвали они тебя! Вспомни, Гарриго. Ты один вступал в бой с восьмерыми! Каждый нищий в Кордаве расскажет с десяток легенд о твоей безумной храбрости. Подойди ко мне, друг, плюнь на магию! Мы обнимемся, раскупорим несколько бутылей и вместе подумаем, как можно помочь малютке Зингелле.
Гарриго чуть улыбнулся, но улыбка вышла кривой и жалкой. Он шагнул было в направлении киммерийца, но тут же отшатнулся назад. Глаза его были полны такой муки, что Конан не мог ему не посочувствовать.
— Ладно, — бросил киммериец, — Стой, где стоишь. Что-то захотелось мне закончить свой отпуск раньше времени и поскорее вернуться на свой «Вестрел»…
Внезапно в голову ему пришла неплохая мысль: раз уж он внушает всем вокруг беспричинный страх, почему бы не попробовать обратить этот страх на пользу и не поговорить с Зингеллой? Конечно, рекомендации Майгуса вызовут у нее буйный протест, но если он, Конан, повелит ей послушаться, вряд ли она сумеет ему возразить. Чудаковатый звездочет уверял, что это единственный способ сохранить ей жизнь и не стать добычей молнии. Конан не особенно склонен ему доверять (впрочем, как вообще кому бы то ни было), но вдруг?..
— Позволь мне поговорить с твоей дочерью! — сказал он, выходя из тени и приблизившись к герцогу.
— Конечно, конечно, Конан! — залепетал Гарриго, отшатнувшись назад. — Я сейчас же велю позвать Зингеллу. Для нее будет большой честью разговор с вами!
Он поспешно вышел из комнаты, с таким явным облегчением, что киммерийцу захотелось выругаться. И это тот самый Гарриго, Бешеный Герцог, Кордавский Демон и прочая, прочая, с которым столько раз они вместе смотрели в ледяные глаза смерти и хохотали над ней!..
Зная безмерную гордыню Зингеллы, Конан втайне надеялся, что хотя бы она, знатная аристократка, не будет смотреть на него взглядом забитой собаки и вздрагивать от малейшей перемены его интонации. И в первые мгновения их встречи он готов был возликовать: с таким достоинством держалась девушка.
На Зингелле было платье из пурпурного атласа. В черных, непокорно вьющихся волосах блестела бриллиантовая диадема, на смуглой шее каплями окаменевшего вина горели рубины. Правда, бледное, исхудалое и измученное лицо ее мало гармонировало с роскошным нарядом. Под глазами, лишившимися блеска, залегли синие тени. Потерявшие яркость и свежесть губы больше не напоминали бутон, они были сжаты горестно и презрительно.
Поздоровавшись, Конан долго рассматривал девушку, чья суть была из того же вещества, что и молния, и оттого должна была достаться небесному бичу. Несомненно, огня в ней значительно поубавилось, хотя он еще был. На назойливый взгляд киммерийца она ответила гневно-возмущенным сверканием глаз и нахмурилась. Как и у герцога, пальцы ее все время были в движении, но они не теребили, а рвали — надушенный кружевной платочек превратился в бесформенные лоскутки, становящиеся все мельче и мельче.
Конан как можно полнее передал ей слова Майгуса. Он подробно описал тот способ, единственный, как видно, способ, которым она может уберечь себя от страшной гибели в юном возрасте. Правда, кое-что в своем рассказе он опустил: не стал говорить о потере невинности, лохмотьях, а также о предназначенной ей в доме Майгуса роли служанки. Со всей доступной ему убедительностью он объяснил девушке, что как ни тяжелы и унизительны условия, поставленные ей звездочетом, но иначе, по-видимому, избежать небесной кары ей невозможно.
Зингелла выслушала все молча, не проронив ни звука, и только черные ее газа наполнились еще большим негодованием и презрением. Она сухо кивнула, давая понять, что приняла к сведению сказанное им, и собралась было выйти.
— Погоди-ка, — Конан остановил ее, не слишком галантно ухватив за плечо. Чтобы добиться своего, он решил вести себя более резко и властно. — Сейчас ты пойдешь к себе и переоденешься в платье одной из твоих служанок! Снимешь все драгоценности и оставишь прощальную записку отцу. Все длинные объяснения с ним я беру на себя. Затем я провожу тебя до городских ворот и объясню, как лучше всего добраться до звездочета. Ни денег, ни еды брать не нужно. Я жду! Надеюсь, переодевание не займет у тебя много времени.
Конан чувствовал, как под его рукой плечо девушки сжалось и заледенело. Она побледнела, совсем как герцог, и мелко-мелко дрожала. С горечью киммериец осознал, что Зингелла также боится его, боится смертельно, а все ее презрение в глазах и надменно нахмуренные брови — лишь притворство, маска, натягиваемая ею на себя из последних сил.
Его предположение подтвердилось тут же, так как девушка, не посмев ослушаться, очень быстро вернулась и встала в дверях, ожидая дальнейших распоряжений. Платье, которое на ней было теперь, назвать простым можно было очень условно: хотя и лишенное золотого шитья и кружев, оно было сшито из тонкой и дорогой ткани, — но Конан придираться не стал. Драгоценности она сняла, все, кроме маленького колечка с бриллиантом. Конан снял его сам, властно протянув руку и преодолев слабое сопротивление худых пальцев.
