— Где ты прятал ее, Дойл? В собачьем обличье у тебя карманов нет.
— Я отдал локон другому стражу на хранение. Тому, кто не ходил с нами к Золоту Двору.
Одно то, что он сказал, говорило о том, что он предполагал вероятность, что не выживет не один из них. Мне не стало ни на каплю легче от услышанного. Все мы выжили, но боязнь за них все еще была в глубине моей души. Боязнь потери.
— Кому ты доверил столь ценный дар? — Спросила я.
— Люди, которым я доверяю больше всего, находятся сейчас здесь, в этой палате, — ответил он голосом столь же тёмным, как и он сам. Это был голос, которым говорила бы сама ночь, будь она мужчиной.
— Да, и судя по твоим предыдущим словам, ты планировал как успех, так и поражение. Так что ты оставил пряди у того, кто не пошел с вами к Золотому Двору.
Он подошел и встал в изножье постели, не слишком близко от Бабули. Дойл знал, что он был Мраком Королевы, ее убийцей в течение столетий, и многих людей, приближённых ко двору, его присутствие все еще волновало. Я оценила, что он дал место Бабуле, и была рада, что он послал Галена, чтобы тот ее привел. Я не была уверена, что среди моих стражей есть другой такой воин, которому бы она столь же доверяла. Остальные слишком долго казались нам врагами.
Я изучала его темное лицо, хотя точно знала, что оно мне никогда ничего не скажет. Сначала он позволял эмоциям отражаться на своем лице, но потом, когда я научилась читать его немного лучше, он научился их скрывать. Я знала, что если он захочет, я не найду на его лице ничего, кроме удовольствия от его созерцания.
— Кто? — Спросила я.
— Я оставил обе пряди Китто.
Я уставилась на него, не пытаясь скрыть удивление на своем лице. Китто был единственным мужчиной в моей жизни, который был ниже Бабули. В нем не было даже ровно четырех футов (1,22 м. — прим. переводчика), на одиннадцать дюймов ниже ее (т. е. на почти на 28 см. — прим. переводчика). Но его кожа была лунно-белой, как моя, и его тело было совершенной копией тела воина-сидхе, если не считать ярко переливающихся чешуек, сбегавших вдоль его спины и крошечных втяжных клыков у него во рту, огромных глаз без белков с по-кошачьи суженым зрачком посередине, окружённым сплошной синевой. Всё это указывало на то, что его отцом является, или являлся змеегоблин. Его вьющиеся черные волосы, бела кожа и магия, которую пробудил секс со мной, были унаследованы им от матери — благой сидхе. Но Китто не знал ни одного из своих родителей. Его мать-сидхе бросила его умирать недалеко от холма гоблинов. Он был спасен, потому что был слишком маленьким, чтобы его съесть, а плоть сидхе у гоблинов — деликатес. Китто отдали гоблинихе, чтобы та откормила его, пока он не станет достаточно большим, чтобы его съесть, как поросенка для праздничного обеда на святки.
Но женщина внезапно… полюбила его. Полюбила достаточно, чтобы оставить в живых и обращаться с ним, как с гоблином, а не как с живым кормом, каковым он являлся для остальных.
Остальные стражи не считали Китто одним из них. Он был слишком слаб, хоть Дойл упорно утверждал, что парень посещает спортзал наравне с остальными, и под его бледной кожей появились мышцы, Китто никогда не будет настоящим воином.
Дойл ответил на вопрос, который, должно быть, отразился на моем лице.
— Все, кому я доверял больше всего, отправились со мной в сетхин фейри. Кто из оставшихся мог бы понять, насколько важны эти пряди для тебя, наша принцесса? Кто, кроме того, кто был с нами с самого начала? Никка тоже остался, и хотя он как воин лучше, чем Китто, он ненамного сильнее его. Кроме того, наш Никка скоро будет отцом, и я был не вправе вовлекать его в наше противостояние.
— Это и его битва тоже, — возразил Рис.
— Нет, — отрезал Дойл.
— Если мы проиграем и Мери не займёт трон, наши враги убьют Никку и его невесту, Бидди.
— Они не осмелятся причинить вред женщине-сидхе, носящую под сердцем дитя, — вмешалась Бабуля.
— Я думаю, некоторые из них посмеют, — возразил Рис.
— Я согласен с Рисом, — сказал Гален, — я думаю, Кэл предпочел бы увидеть страну фейри в руинах, нежели чем потерять шанс унаследовать трон матери.
Бабуля коснулась его руки.
— Ты вырос циником, мальчик.
Он улыбнулся ей, но его зелёные глаза глядели настороженно, почти страдальчески.
— Я вырос мудрецом.
Она повернулась ко мне.
— Мне неприятно думать, что любой из благородных сидхе испытывает ненависть, пусть даже Кэл.
— Последнее, что я слышала от своей тети, что мой кузен Кэл планировал сделать мне ребенка, чтобы мы вместе правили.
На лице Бабули возникло выражение отвращения.
— Ты бы скорее умерла.
— Но я уже беременна, и не от него. Рис и Гален правы; теперь он убьет меня, если сможет.
— Он убьет тебя прежде, чем родятся малыши, если сумеет, — проговорил Шолто.
— Какое тебе дело до моей Мери, Король Слуа Шолто? — Бабуля даже не пыталась скрыть подозрительность в голосе.
Он подвинулся ближе к кровати, встав в изножье. Он позволил остальным троим мужчинам поддержать меня прикосновениями. Я оценила это, поскольку мы все еще были немногим больше, чем просто друзьями.
— Я один из отцов детей Мери.
Бабуля посмотрела на меня. Это был несчастный, почти рассерженный взгляд.
— До меня дошли слухи, что король слуа будет отцом, но я никак не могла в это поверить.
Я кивнула.
— Это так.
— Он не треснет быть королем Слуа и королем Неблагих? Одним задом на два трона не сядешь. — Теперь это прозвучало враждебно.
В другой ситуации я была бы более тактичной, но времена дипломатии прошли, по крайней мере, среди моего приближённого круга. Я была беременна правнуками Бабули; в будущем нам с ней предстоит тесное общение. Я не хотела, чтобы она и Шолто препирались в ближайшие девять месяцев или того дольше.
— Почему ты злишься, что один из отцов — Шолто? — Это был очень прямой, и крайне невежливый по любым правилам этикета сидхе вопрос. Среди низших фейри этикет был не таким суровым.
— Всего один день в роли будущей королевы и ты уже позволяешь себе оскорблять свою старушку-Бабулю?
— Я надеюсь, что ты будешь со мной во время моей беременности, но я не хочу распрей между тобой и моими любовниками. Объясни, почему ты не любишь Шолто?
Взгляд ее прелестных карих глаз был отнюдь не дружелюбным.
— Ты не задавалась вопросом, кто нанес удар, что убил твою прабабушку, мою мать?
— Она умерла в одной из последних крупных войн между Дворами.
— Да, но кто ее убил?
Я посмотрела на Шолто. Его лицо было высокомерной маской, но в глазах читался сложный мыслительный процесс. Я не знала его мимики настолько же хорошо, как Риса или Галена, но была более чем уверена, что он судорожно размышляет.
