– Какого года это вино? – Не обращая на них ни малейшего внимания, Клемент спокойно рассмотрел этикетку. – «Ле Кортон». Урожая девятьсот семидесятого. Отменное вино наилучшего года. То, что надо. – Он вырвался из рук священника, чтобы спокойно вылить вино в могилу.
– Сделай же что-нибудь! – закричал Дун. – Неужто у тебя наготове нет проклятия?
– Священникам проклятия не к лицу, – объяснил отец Келли. – Ну-ка, Финн, Дун, Хэннаген, Берк. Сообща! Пошевелим мозгами.
Священник стал удаляться, а они бросились следом и сбились в тесный кружок, чтобы сообща пошевелить мозгами. В какой-то миг святой отец распрямился, желая проверить, чем занимается Клемент. Стряпчий занимался третьей бутылкой.
– Торопитесь! – воскликнул Дун. – Скоро ничего не останется!
Хлопнула еще одна пробка – под негодующие вопли собратьев Финна, «Жаждущих воинов», как они впоследствии прозвали сами себя.
Все слышали, как священник во время краткого совещания произнес:
– Финн, ты гений!
– Это так! – подтвердил Финн, и группа рассыпалась, а священник поспешил назад, к могиле.
– Будьте любезны, сэр, – произнес он, вырывая бутылку из рук стряпчего, – напоследок повторно огласить эту приписку, будь она неладна.
– Охотно. – Клемент и вправду сделал это с большой охотой. Развязав ленту, он ловко развернул завещание: – «…Что вопреки расхожему мнению, человек может забрать кое-что на тот свет…»
Закончив, он сложил документ, еще раз изобразил улыбку, что доставляло удовольствие, по крайней мере, ему самому, и потянулся за бутылкой, конфискованной священником.
– Минутку, сэр, – сказал отец Келли, делая шаг назад. Он обвел взглядом толпу, которая боялась пропустить хоть одно мудрое слово. – У меня к вам вопрос, господин законник. Каким образом вино должно попасть в могилу?
– Попасть в могилу – значит, попасть в могилу, – отрезал стряпчий.
– Важно, чтобы вино, тем или иным путем, достигло означенного места, вы согласны? – уточнил священник, загадочно улыбаясь.
– Можно лить через плечо или подбрасывать бутылку в воздух, – сказал стряпчий, – главное – чтобы оно попало непосредственно на крышку гроба или же в землю.
– Понятно! – воскликнул священник. – Рядовой состав! Первый взвод, слушай мою команду! Первый батальон, слушай мою команду! Стройсь! Дун!
– Слушаю!
– Раздать паек! Выполняй!
– Есть! – Дун бросился выполнять команду.
Под оглушительные вопли рядового состава.
– Я обращусь в полицию! – пригрозил стряпчий.
– Это ко мне, – сказал голос из толпы. – Офицер полиции Баннион. Какая у вас жалоба?
Остолбенев, стряпчий Клемент заморгал и в конце концов проблеял:
– Я удаляюсь.
– Живым тебе за ворота не выйти, – развеселился Дун.
– Я остаюсь, – произнес стряпчий. – Однако…
– Однако – что? – спросил отец Келли, а между тем в шеренге заблестели штопоры, и в воздух полетели пробки.
– Вы нарушаете букву закона.
– Никоим образом, – спокойно возразил священник. – Мы всего лишь сдвигаем знаки препинания и ставим точки над «i».
– Смирно! – скомандовал Финн, видя, что все готовы.
По обе стороны могилы замерли жаждущие, каждый с бутылкой отборного вина – «Шато лафит Ротшильд», «Ле Кортон» или «Кьянти».
– Мы все это выпьем? – спросил Дун.
– Закрой рот, – сказал священник, устремляя взор к небу. – Боже милостивый, – начал он. Тут все склонили головы и сдернули кепки, – Боже милостивый, позволь возблагодарить тебя за то, что нам предстоит получить. Хвала тебе, Господи, что ты направил светлый разум Гибера Финна, который это придумал…
– Хвала тебе, – подхватил негромкий хор.
– Пустяки, – зарделся Финн.
– И благослови это вино, которое, возможно, пойдет окольным путем, но в конце концов просочится туда, куда нужно. А если нынешнего дня окажется мало, если мы всего не осилим, помоги нам, Боже, возвращаться сюда каждый вечер до тех пор, пока вино не упокоится с миром.
– Ах, золотые слова, – умилился Дун.
– Ш-ш-ш, – зашипели со всех сторон.
– И, сообразно духу сего события, Боже милосердный, не следует ли нам с открытым сердцем пригласить нашего друга, стряпчего Клемента, присоединиться к нам?
Кто-то подсунул стряпчему бутылку лучшего вина. Тот подхватил ее, чтобы не разбить.
– И, наконец, упокой, Господи, душу старого лорда Килготтена, чьи многолетние собирательские труды помогут нам пережить этот скорбный час. Аминь.
– Аминь, – повторили все.
– Смирно! – выкрикнул Финн.
Мужчины замерли, подняв бутылки.
– «За хозяина глоток…», – начал священник.
– «…да глоток на посошок!» – договорил Финн.
Теперь кладбищенскую тишину нарушало только сладостное бульканье, и вдруг среди этих звуков, как вспоминал через многие годы Дун, из опущенного в могилу гроба раздался жизнерадостный смех.
– Добрый знак, – сказал изумленный священник.
– И верно, – кивнул душеприказчик, услышавший то же самое. – Добрый знак.
Рэй Брэдбери
Лаз в потолке
Прожив добрый десяток лет в этом старом доме, Клара Пек сделала поразительное открытие. На лестнице, что вела на второй этаж, прямо над головой…
Обнаружился лаз в потолке.
– Вот так штука!
Она поднялась на один пролет, приросла к лестничной площадке и недоуменно уставилась в потолок, не веря своим глазам.
– Быть такого не может! Как это я прохлопала? Надо же, у меня в доме, оказывается, есть чердак!
Тысячу дней, тысячу раз она поднималась и спускалась по этой лестнице – и ничего не замечала.
– Куда ты смотрела, старая дура!
И она устремилась вниз, едва не полетела кубарем и даже не вспомнила, для чего поднималась наверх.
Перед обедом она, как взбудораженная девчонка-переросток, тощая, с бескровными щеками и блеклыми волосами, снова пришла постоять под этой дверцей: стреляла горячечным взглядом, прикидывала, размышляла.
– Ну, допустим, нашла я эту чертову лазейку, а дальше что? Не иначе как за ней чулан. Вот ведь…
И в смутной тревоге побрела в комнату, предчувствуя скорое умопомрачение.
– Не бери в голову, Клара Пек! – приговаривала она, когда чистила пылесосом гостиную. – Тебе всего-то пятьдесят семь годков. Из ума пока не выжила, слава богу!
Нет, почему она раньше ничего не замечала?
Да потому, что тишина здесь была особенной – вот почему. Крыша никогда не протекала, так что с потолка не капало; балки не скрипели от ветра; мышей не было и в помине. Вот если бы сверху донесся шепот дождя, стон древесины или мышиный топоток, она бы непременно подняла голову и увидела этот лаз.
Но дом хранил молчание, и она оставалась в неведении.
