— Я наберу, матушка, и принесу. Будет Сев и остальные ежели возвернет их Странник, вновь людьми.
Ма-Гея внимательно на дочь посмотрела и поднялась: чего она, правда, раньше времени сдалась, отчаянью место в душе уступила? Прочь!
И пошла к крепещу, наставляя девочку по дороге:
— Мертвую воду ты от живой по шуму и виду отличишь. Ране источники строго врозь были. Жива справа из камней по уступам шла, мертвая слева бежала. На вид сера, мутна, тяжела, гуд от нее скорбный, низкий. Глядишь и будто сердце в камень одеваешь. Тело стынет, немеет, взгляд стекленеет. От живы наоборот на душе радость. Звенит она, бежит легко и сердце веселит. Прозрачна, искриста, и словно высвечена. Камни под ней радугой играют, печаль отгоняют.
— Поняла, матушка, не перепутаю.
— В ночи более на слух придется надеяться, али саламандру позови — пусть посветит. Волох-то точно не спутает. Но всяко быть может и тебе надобно, что он знает знать. Отец твой двумя отрядами соколов отправляет. Один посередь пути дозором встанет — нам знать даст, чтобы не случись, да на себя нагов ежели чего оттянет, от вас отвлечет. А вам дале идти и после малым числом возвращаться. У врат тоже дозор поставить надобно будет. То Волох сробит, там останется. В обрат тебе одной соколов прикрывать, а им тебя. Коль все сладится, начнем детей переправлять. Шибко не спешите, но и не мешкайте. Права Рарог — не навье племя так льды нас сгубят. Купол от напасти ненадолго укроет. Ежели что с Волохом случится — ты у врат останешься, хранить их от нагайн и кадов до нашего прихода станешь. Живу с соколами пошли тогда.
— Сделаю матушка.
— Верю, справишься. Щур поможет, — обняла женщина дочь.
— А Рарог? Неужто договор силу потеряет?
— Все жить хотят, всем места исконные знакомые оставлять тягостно. Но минет разброд, дай время. К вратам ныне как к последней помощи всяк тянется. Потому в пути вам и лесовик и наяда с саламандрой поможет. Им то на руку. С нами часть уйдет, а большинство у врат останется, как прежде жили жить станут. Они же врата от любых посягательств уберегут. Место то заповедным станет, от всякой напасти сохранным. Наг ни отсюда к себе, ни из Кадаса сюда более не пройдет, но и человеку незнаткому путь к вратам предков заказан будет. А и явится — не узрит. Запомни — только у врат три ближних мира в един сливаются и не делятся. Там ночь и день, снег и вечное лето, этот мир и это время, но и мир заповедный безвременный… Щур вам в подмогу добраться. И пусть бы врата не шибко пострадали.
— То вряд ли. Иначе как наги к нам проникли. И все больше их, матушка. Ван сказывал — целым выводком пировали.
— Слышала уже от других, да и по глазам вернувшихся сочла. То случиться могло если камни — хранители с места сдвинулись. Могло быть — что камни — полюса с мест сошли. Нужно будет в спираль хода вещей и равновесия миров в обрат хранителей положить, строго в пазы. Они в схроне меж источниками надежно укрыты, про запас сложены. Пара и у нас есть. Один с тобой будет, другой с Волохом. Щур даст, тем обойдемся.
Дуса кивнула. Знала она те камни, видела в храме. Серебристые сферы с кулак размером с четырех сторон священного огня лежали.
Значит, два из них ведуны с собой заберут, а два крепище и огонь хранить останутся.
У ворот женщин Ван встречал. Стоял хмарый как туча грозовая, ждал.
Только они с ним поравнялись, тихо молвил:
— Малого кнежича в храм отвели. Не в себе Сев.
Ма-Гея ликом бела стала, ахнула, в храм побежала. Дуса за ней хотела, но Ван девочку за руку перехватил. Задержал и тут же смутившись, ладонь свою отнял:
— Не ходи. Тебе в доме работы хватит — Финна вернулась и Арес, Странник привел, — сказал, как прощение попросил за то, что смел до нее дотронуться. — Остальных, сказывал, выманить не случилось.
— Худые? — прошептала девочка, тут же испугавшись.
— Нет, здоровы. Но, будто поморожены. Взгляды дикие, тяжелые. Ран от Хоша и Мала о сыне прознав, пришедших в бане запер, чтоб как с Севом не получилось. Сейчас чернее ночи сидит, думу горьку думает, Странника пытает, вас ждет. Волох позже обещался быть.
Дуса кулачки у груди сжала: страх-то! Что делается?! Что будет?! Удастся ли матушке и ведуну омороченных отшептать? А ежели нет — что отец предпримет? Посечет али отпустит? Скорее посечет. Ран родитель, но еще и кнеж, и родом даже из-за дочери рисковать не станет. Хана Финне и Аресу.
— Не печалься, Дуса, матушка твоя ведунья крепкая и Волох мастеровит — снимут чары, — молвил Ван, видя несчастное личико девы. А у самого глаза жалью полны и неверием. И ясно Дусе, что дело худое, благого выхода лишенное.
— Их можно с собой взять, — прошептала, с мольбой в глаза заглядывая. — У врат источник живы, водица быстро морок снимет.
Ван головой качнул:
— Не о том речь, кнеженка. То не нам решать. В другом предостеречь хочу — Странника сторонись. Чуть что — меня кликни.
— Тебе-то он, чем не по нраву? Каверзы или беды от него ждешь?
— Того и другого. Нутром чую — скверный он.
— Так то не мне — Рану говори.
— Что мне кнеж? Не его просватать хотят — тебя.
— Что за блажь? — удивилась девочка.
— Явь. Краем слышал, как Странник о тебе с Ран говорил, пытал: не думает ли кнеж младшую дочь остепенить.
— И что тятя?
— Молвил: пока не о том думы. Времена лихие боле о роде печься заставляют.
— Ну, тем все и сказано. Да и тебе что за печаль кто муж мой будет?
— Родич я тебе.
— Ой ли?
— Рус-и-ран. И-Ван, вашим родом привеченный.
А сестра Финна теперь навек А-Финна, ибо из рода сама изверглась и то ей помнить сколь проживет будут. Худое совершила, стыдное, за то и платить станет, — вздохнула девочка, жалея вздорную сестричку, что за парня себя покалечила, пред всем арьим племенем ославилась.
— Благо входящим в род, — кивнула Ванну и пошла к дому голову свесив, судьбой Финны озабоченная. Парень словно мысли ее подслушал, нагнал да заговорил:
— Не хмурь бровки, Дуса. Сладится и морок спадет с твоей сестры, тогда и проступок загладить сможет.
— Нет. Не знаешь ты, что ее прочь из крепища толкнуло. Ты Ван, ты ей блазниться стал.
— Вот как? — удивился парень. — О том и мысли у меня не было.
— Знаю. Только своенравна Финна шибко, чтобы то понять. Вбила в голову себе, что ты ей люб, а как поперек встали, так вон и ринулась. Матушка морок навий может и сымет, а как блажь из головы и сердца изгнать? То только самому человеку под силу. Да разве ж Финна раз хоть думала, прежде чем делала, на себя хоть раз со стороны глянула? От рожденья будто изгой живет, все как ей надобно, чтобы было.
— Так наги мыслят: пусть будет и пусть как я хочу, станется, не зачем-то, а потому как я того желаю. Не удивлен теперь, что сестра твоя Маре попалась и нагами очаровалась.
