— Так наги мыслят: пусть будет и пусть как я хочу, станется, не зачем-то, а потому как я того желаю. Не удивлен теперь, что сестра твоя Маре попалась и нагами очаровалась.
— Что ты знаешь о них?
— Много. Отец мой, было, нагайну приветил…
— Вот как? — Дуса даже остановилась от неожиданной вести, к парню развернулась вся во внимании. — Поведай, правда ли то и отчего нам неведомо о случае?
— То мне лишь да брату моему Славу было доверено. К чему других оповещать? Сама знаешь, как нагов любят. Отец же случаем нагайну нашел — та вылезла младой и видно по младости-то и заплутала. По грудь ему была — хилая. Он сжалился, молоком отпоил, схрон в пещере устроил. Нагов-то не приучишь, они что дети дивьи, своенравны, нагайны иные, нравом мягче, привязчивей. Дурное помнят, но и за благое чтят. Их приручить — вернее товарища не сыщешь, однако и злее тоже. Пока мала была она и нас привечала, а как подросла — ревновать отца начала, шипела на любого кто рядом с ним, огонь пускала. Здорова стала и все золото просила, плавила да по стенам пещеры разбрызгивала. К чему — не ведаю. А только пропал тятя в один день. Ушел и нет его. А пещера камнем завалена — не сдвинуть. То ли нагайна устроила, то ли обвал случился, то ли в пещере отец остался сам, то ли нагайна поспособствовала, себе как трофей оставила… Осторожна будь, Дуса. Навьям веры и на крошку нет, хитры и изворотливы, мороком как сетью ловят. Не спокойно у меня на душе от того, что Странник в крепище, больно он на навья схож хоть и виду арьего.
Девочка даже побледнела: и Ванну в голову, что и ей пришло! Знать неспроста, знать есть в том, что благое, предостерегающее.
— Я осторожна, И-Ван. Благодарствую за заботу.
Ран и Странник за столом сидели, мирно беседовали. По разумению девочки отец нервничать должен был, а тот спокоен был и чинен, словно ничего не произошло, не происходит.
Диво, право.
Дуса переглянулась с Ван, принялась по хозяйству хлопотать, на стол метать, мужей кормить. Странник с прищуром на нее поглядывал, Ван недовольно на него, Ран же будто никого не видел вовсе.
Девочка мисами с кашей обнесла и была отцом перехвачена:
— Сядь-ка, — потянул за руку, заставляя рядом на лавку сесть. — Что сестра вернулась и худа как брат, небось уже ведаешь? Завтрева же вам в путь опасный сбираться. Что из того выйдет — Щуру ведомо. Посему сказать желаю: Странник обещался дочерей рода привесть — привел. Слово его твердое, и в деле нашем он порукой вам будет…
Ван кашей чуть не подавился, сообразив, куда кнеж клонит. Уставился на него и веря и не веря, что дальше сказано будет.
— … Он с вами идет, то его воля. Славный он воин и то доказал. Коль с вами вызвался — мне спокойнее. Одно решить хочу: просится он мужем твоим стать и в том я не против. Что ты скажешь, дочь?
Дуса в глаза Странника посмотрела и словно в сугроб снежный окунулась — ни единой искорки тепла человечьего в них нет. Передернуло девочку:
— Нет, тятя. Рано мне с вами розниться, семьей своей обзаводиться. И что за нужда торопится с тем?
— Путь, говорю, неблизкий да опасный вам предстоит.
— То правда твоя тятя, однако, то не повод впопыхах мужем обзаводится.
— Муж не родович — сильней бережить станет, так, кнеж? — спросил Ван. Мужчина кивнул. — А коль дано дочери вашей пасть, муж ее вам за сына останется. Он ветвь Рана длить станет.
Кнеж опять кивнул, подтверждая.
— Тогда мне твоим сыном стать дозволь, — решился парень. Ран отвел взгляд и отрицательно головой качнул, чем озадачил руса. Ван считал, что по нраву кнежу, а тут выходит наоборот? Или чем Странник подкупил?
«Чем кнежа взял? Зачем тебе Дуса?» — с неприязнью уставился на Странника Ван.
«Пусть будет», — усмехнулся тот.
Дуса же расстроилась: дела, хоть из крепища беги, из рода извергайся. Устроили сватовство, а к месту ли, времени, хоть один бы задумался. И к чему упрямство такое, что им загорелось семьей обзаводиться? С кнежем понятно: отец он и дочери и рода, а род длиться должен. Вот и хлопочет, поторапливается. Но соколы-то почто блажат? В чем им радость и важность сей вопрос сейчас решать?
— Дозволь молвить, отец. Времена нынче худые, что и говорить. Но то нам права законы предков нарушать не дает. А по закону я мужа себе сама, как приспеет время, выбрать должна и принудить меня не можно, ежели только не станет мешканье мое роду поперек. До двадцати лет вольная я в выборе — так отец? И только после ты али вече принудить может и мужа мне выставить из желающих. Так?
— Так, дочь. Однако те времена минули, когда девы в выборе вольны были. Сейчас иное дело.
— Чем же, тятя?
— Дозволь мне открыться кнеж? — спросил Странник. — К чему скрывать от будущей матери рода, что причиной настойчивости нашей стало?
Ран внимательно посмотрел на мужчину и нехотя кивнул:
— Говори.
— Сила моя детям моим передастся — то я не скрывая вам поведал. А что навьи дети балуют, без меня известно. Ежели ты, Дуса, моей женой станешь, я роту кладу — в обрат ты и я точно вернемся, Щур даст и других сбережем. Род раничей через врата перевесть сможем и здесь после останемся, хранить законы предков, землю родовую, договор с дивьем народом, врата те же. Нам наги ничто не сделают, а после, как дети народятся, они их вовсе с земли погонят. Так род арий продолжится, а навий сгинет, куда и надобно. Придет время, Лада в мир вернется, а с ней и былое.
— Былое каким было раз проявляется, а что будет лишь отражение былого. В одну воду дважды не входят, Странник, — стараясь быть уважительной, сказала девочка. — Разумны речи твои, однако спешишь ты больно и то мне неясно. Известное дело, что детей мне заводить рано, посему и толка мужа брать нет, каким бы благим повод не был.
— Дуса правду говорит, — влез Ван.
— Яблоки быстро зреют, — тихо бросил ему Странник и на кнежа уставился:
— Тебе решать, отец рода.
Тот помолчал, обдумывая аргументы. А он один был — последнее дитя свое сохранить. А кто лучше обережного сильного кровью ведуна сбережит? Так-то оно крепче Странник за Дусу постоит, аки не только родович она ему станет, но невестой. Однако и Дуса права: торопит Ран времечко, судьбу девичью ломает. Не дело.
И выдал с тяжелым сердцем:
— В таком разе пусть не человек, а суть-я решает. Как на ней писано, так пусть и станется. И Щур нам всем в помощь, — сказал и ладонью по столу хлопнул, давая понять, что слово его неизменно и окончательно. Встал, закрывая тему.
Ван лицом посветлел и даже улыбнулся слегка деве. У той как камень с души спал — легко стало, спокойно. А Странник же взором да ликом потемнел от недовольства. Видно не привык к перечливости и, то о многом Дусе сказало, еще раз порадовало избавлением от его притязаний. Худой муж-то из такого своенравного да самолюбивого получится, жене беда одна с ним сладить будет. Ранские как русские лебедицы свободолюбивы и законы предков чтят — на равных с соколами во главе семьи стоят. Так с Ванном бы случись, было, а со Странником видно — иначе. К чему союз тот привел бы ясно — хана бы и суженным и семье настала. А дети бы калеками стали. Неужто Ран, кнеж опытный и знатный, не углядел того, не понял? Странно.
