— Думаешь, наконец-то нашел?
— Будем надеяться. В любом случае — я его не держу, если найдет что-то поинтересней — только порадуюсь.
— Выгонишь ты его, как же, — хмыкнула я. — Даже к оборотню в логово за тобой притащился, ничего святого для него нет!
Мужчина перевел взгляд на меня, задумчиво прищурился.
— Шелена, а зачем ты меня… забрала?
— У оборотней нет ни души, ни сердца. Они лишь прикидываются людьми, даже днем продолжая подчиняться звериным инстинктам, а потому не заслуживают ни веры, ни жалости — только смерти. Каким бы надежным ни казался тебе друг, какой бы влюбленной — девушка, преданным — слуга, мудрым — старик, милым — ребенок, помни: это лишь маска. Не дай ей себя обмануть. Единственное чувство, которое способна испытывать эта тварь, — боль.
Вот ее-то она у нас сейчас и получит.
— Захотелось растянуть удовольствие от твоей смерти.
— Я бы сказал, несколько опрометчивый поступок. — Верес откровенно, но беззлобно подсмеивался, жуя хлеб. — Теперь ты рискуешь вообще ее не дождаться.
— Дождусь, не переживай.
— Ой ли? Разве что от старости!
— Раньше. Намного.
— Уверена? — Колдун, усмехнувшись, запихнул в рот последний кусок и поставил руку локтем на стол, приглашающе растопырив пятерню: — Порепетировать не хочешь?
— Еще месяц будешь в лубке ходить, нахал.
Мы переплели пальцы. У Вереса они оказались едва ли не тоньше моих и горячие, словно его колотила лихорадка. Но глаза у колдуна были ясные, наглые, и рука не дрожала ни на волос.
Поначалу силы подобрались примерно равные — женщина против едва оправившегося от тяжелой болезни мужчины. Но когда мои мышцы напряглись до предела и начали предательски поднывать, внутри них что-то шевельнулось, сдвинулось, как будто оборвав мешающую привязь, и рука колдуна всё быстрее пошла вниз. Верес нахмурился, прикусил краешек нижней губы. Сдавайся, пока кости не затрещали, не таких силачей на обе лопатки укладывала!
А потом ладонь кольнули крапивные иголочки, и моя рука, мгновенно онемев, описала дугу и со стуком припечаталась к столу.
— Так нечестно! — поневоле взвизгнула я.
— Почему? — Верес разжал кулак и, поколебавшись, снова потянулся за ковригой. — Ты пользуешься силой своей второй ипостаси, я — магией. Это неотделимые части наших сущностей, так что всё очень даже честно. Или, если уж на то пошло, мы оба жульничаем.
Я задумчиво помассировала запястье. А потом, слова не говоря, поднялась и пошла к себе.
— Шел, ты что, обиделась? — удивленно окликнул меня колдун.
— Нет. Просто приняла к сведению. И не называй меня Шел!!!
Заказов прибавилось, да что там — некоторым клиентам пришлось отказать, а остальные согласны были платить за снадобья втридорога. Хозяин радостно потирал руки и даже выдал мне премиальные, такие унизительные, что я тут же подала их первому попавшемуся нищему. Он тоже не пришел в восторг, но по долгу службы смолчал.
Болели этой зимой не чаще и не тяжелее, чем прошлой. Люди повалили к знахарю из-за отсутствия магов. Один поехал в столицу по каким-то срочным делам, второй неожиданно запил и уже третью неделю выходил из корчмы лишь домой за деньгами, еще двоих градоправитель публично объявил шарлатанами и изгнал из Выселка (по этому поводу как раз никто особо не переживал, и провожали их только «благодарные» клиенты, громогласно требующие возврата денег).
Сегодня мне опять пришлось заночевать в лавке — на сей раз действительно из-за снадобий, по просьбе хозяина. Под утро удалось немного подремать, но спалось плохо, так что за Дымком к Карст-э-Лату я отправилась еще затемно. Хотела тихонько вывести мерина из конюшни, но увидела в окне лавки свет и рискнула поскрестись в дверь.
Как оказалось, гном еще не ложился — вчера вечером привезли новую партию оружия, и он только что закончил ее разбирать. Прекрасно, не придется дважды ходить.
— Карст, мне нужен меч.
— Какой? — Торговец даже не удивился. За последние пару недель он наверняка нажился за год вперед и в благодарность должен был бы поставить неведомой нежити свечку.
— Хороший. Не короче трех с половиной пядей, но не длиннее пяти.
— Для чего?
— Для волкодлака, — криво усмехнулась я. — А то мой уже насквозь проржавел, одних воробьев им пугать.
— Что-нибудь подберем, — небрежным тоном пообещал Карст. Задетую торгашескую струнку выдали лишь азартно сверкнувшие глаза. — На какую сумму?
— Ты предлагай, предлагай. Там разберемся.
Скажи гному, что у тебя сто кладней в кошеле, — он всю сотню за двадцатимонетный меч и выдурит, еще и полбороды себе выдерет в знак траура по такому ужасному убытку. Пусть покажет клинок за двести-триста начальных, тогда и поторгуемся.
Начал Карст-э-Лат по всем правилам своего искусства: вытащил из-под прилавка что-то ржавенькое, кривенькое и щербатенькое и начал скучающим голосом расписывать прелести этого несокрушимого клинка, основной из которых была редкостная дешевизна (выбросить жалко, вдруг какой дурень польстится и в самом деле купит?). Но если клиентка действительно интересуется оружием…
— Карст, я ценю хорошие шутки, но у меня не так уж много времени.
Переговоры перешли во вторую, противоположную стадию: показать покупателю коллекционный клинок в россыпи бриллиантов и ошарашить его несусветной, однако честной ценой, после которой даже тройная стоимость обычного меча будет казаться смехотворной.
— Сие, — гном аж сопеть возле этих ножен постеснялся, благоговейно затаил дыхание и сдавленно сообщил, — друидский даркан, в просторечии «окуньком» рекомый. Раритет, такой не то что продавать — показывать немалых денег стоит.
— Разве друиды куют оружие? — Я привычно пропустила мимо ушей вымогательский намек. Карста послушать, так я ему уже годовую зарплату задолжала.
— Заговаривают, — поправил гном. — Куеммы, разумеется, кто ж еще такую сталь варить и закалять умеет?
— Эльфы.
— Что-о? — так и взвился торговец. — Остроухие?! Да у них любая железина за меч сойдет, лишь бы камней побольше налепить да гравировки золотой нашлепать! Кто им, думаешь, болванки поставляет?
— Я слыхала, в их части Ясневого Града есть небольшое месторождение железа. На болотах.
— Во-во, болотах! В топях отродясь ничего хорошего не водилось, одни жабы да пиявки с кикиморами!
— Среброкрылые цапли, — мечтательно напомнила я, некогда навсегда очарованная обманчиво-неуклюжим полетом чубатой красавицы с маховыми перьями, как веера блестящих на солнце клинков, отражающихся в черной неподвижной воде.
