— Смотреть на закат — дурная примета, — напомнил Хайнрих.
— Но не смотреть туда, куда смотреть нельзя, — ошибка. Стратегическая.
— Тоже верно. В Агарисе не смотрели и не увидели...
— Теперь кровь черного льва смыта. — Узнав между свиными ребрами и ногой ягненка о том, что натворили родичи Алвы, Лионель не выказал удивления. Сохранить невозмутимость было легко, маршал ждал чего-то подобного, хоть и не вспоминал об Агарисе, морисках, Гайифе, Сагранне... Держать в голове все имеет смысл, только если ты король или регент. Бедный Рудольф, бедный Рокэ! И Хайнрих, пожалуй, тоже...
— Да уж, смыта! — Гаунау тоже сощурился на садящееся солнце. — Я запамятовал имена утопленников. О существовании некоторых людей узнаешь лишь в связи с их кончиной, и это двойная радость. Избавиться от падали, избежав неприятности ее убирать, — что может быть удачнее? Талигу услужила лошадь, Гаунау — олень, хоть и не до конца. В этом должен быть смысл.
Ничего не отвечать, только поставить пустой стакан и взглянуть в лицо собеседнику, приподняв повыше бровь. Без слов спросить о том важном, что еще не прозвучало.
— Я только что вышвырнул из Гаунау четыре ордена. Они мало думали о своем Создателе и пытались испортить мой суп. Сейчас не время Создателя и еще меньше — время серых проныр. Хотел бы я взглянуть на агарисский дым... Мои предки захотели бы большего. Жечь.
Встал и отошел. Уже второй раз... Отлучка пришлась кстати, и Лионель не преминул принять припасенный толченый уголь, выручавший и в Торке, и во дворце. Так же, как проглоченное перед «ужином» — спасибо Бертраму за науку — масло. Нечестной избранную тактику маршал не считал, поскольку пил он вровень с Хайнрихом, а весил куда меньше. Уравнивание сил, только и всего.
Савиньяк провел рукой по коре гигантской сосны, к которой притулился ставший на этот вечер королевским стол. Солнце уже ушло за горы, но дальние ледники светились, будто лепестки рыжих кагетских роз. С нижней поляны доносился нестройный гул — окончание кампании обе свиты потихоньку-полегоньку начали отмечать еще вчера, сейчас отмечание перерастало в общую попойку под наливающимися светом звездами. Пить с явными врагами проще, чем с врагами неявными и тем паче с союзниками, которые могут не так понять, не то услышать, не о том спросить... Манрики, Колиньяры, Гогенлоэ, Креденьи, Сильвестр, Фердинанд, даже Рудольф с дядюшкой и змеюкой Бертрамом... Пить с ними — то же, что подписывать векселя, а «медведи»... При них дышится легко, так легко, что впору назваться Эмилем.
3
Это началось снова. Снова! Чужой взгляд давил, мешая сосредоточиться хоть на чем-то, будто розовеющее небо стало могильной плитой. Отпихнуть растущую тревогу не выходило, ее можно было только скрывать, и Ричард скрывал. Спутники ничего не замечали: лошади не беспокоились, всадники не вертели головами и не проверяли оружие. Дикон достаточно времени провел в походах, чтобы различать, когда солдаты, даже самые посредственные, ждут неприятностей, а когда просто едут за своим командиром, — эти ехали. Двое впереди, затем Карваль и дальше Ричард с прилипшим намертво Дювье. Назад юноша оглянулся лишь однажды, чтобы пересчитать отряд. Коротышка взял с собой десяток кавалеристов, и всё. Ни телег, ни запасных лошадей, выехали на ночь глядя... Дорога не должна быть длинной...
Доставшаяся Ричарду гнедая шла мерной рысью, она не была ни позором, ни сокровищем. Путешествовать на такой и даже представляться союзным офицерам можно, сбежать — вряд ли. Бежать без оружия и денег, не зная дороги, — безумие, но Дикон рискнул бы, если б не вернувшаяся тварь. В лагере она не докучала, но стоило перебраться через речонку, дала о себе знать. Теперь Ричард недоумевал, как он мог забыть этот взгляд, но так случалось и раньше. Стоило соглядатаю отвернуться или задремать, и он тут же исчезал из памяти, зато, вернувшись, отыгрывался за передышку сполна. Ужас сгущался, как сгущается туман, еще немного, и он каплями потечет по лицу и шее. Тихий ужас и какой-то ползучий, что ли... Если б в темнеющих предгорьях что-то выло, рычало, ворочалось, можно было бы поднять тревогу, но тварь просто ждала, а они двигались на северо-восток. К ней. Двенадцать человек уходили в пока невысокие холмы, а вечер был теплым и тихим. Тепло тоже бывает обманом, и еще оно влечет змей.
— Поворот! — крикнули спереди. — Вона... На Краклу!..
— Прямо, — буркнул из-под генеральской шляпы Карваль.
Прямо? От поворота на Краклу?! Они едут в... Надор?! Но там же... И потом от Кракловой развилки до замка три дня плоскогорьем, где и людей-то почти нет. В Олларию всегда ездили через Роксли и Лебединку. Ричард, само собой, знал про Манлиев тракт, но сам им не пользовался ни разу, потому и перестал узнавать окрестности, едва перешли Лукк. Дорога вильнула, обкусанным пальцем погрозил закату торчащий на перекрестье столб. Страх вился над отрядом, как вороньё, а дура-гнедая весело бежала рядом с конем Дювье.
— Быстрей, — велел Карваль, и Ричард дал гнедой шенкеля. Он не мог больше выносить эту дорогу, этот вечер, эту кобылу, и потом — отношения следует выяснять раз и навсегда. Коротышка — лжец и мерзавец, но шпагу он носит. И вряд ли его обучал хотя бы Робер, не говоря уж о Вороне.
— Сударь, — назвать это ничтожество генералом язык у Ричарда не повернулся, — пора объясниться.
— Еще нет.
— Я настаиваю! — Голоса растягивали сжимающееся кольцо, надолго ли? — Вы предатель, убийца и лжец... Что вы сказали Роберу про Штанцлера? Вы солгали, это очевидно!..
— Быть верным сюзерену — значит действовать к его пользе, а не бегать с докладами о всякой чепухе.
— Будь у меня оружие, вы бы заговорили иначе!
— В свое время оно у вас будет.
— Тогда мы поговорим...
— Несомненно.
Оружие вернут! Это приказ Робера, иначе поганец вел бы себя иначе. Карвалю поперек горла и эта поездка, и приказ, но ослушаться он не может. Поднять руку на друга «Монсеньора» на глазах десятка южан — это мог бы Ворон, но не этот ... гриб с перьями. Ничего, клинки все расставят по местам.
— Это вы подрезали подпругу Моро!
— Да, и что?
— Вы — убийца, убийца государя!
— Я не приписываю себе чужих заслуг. Я как мог способствовал смерти узурпатора, но убила его собственная глупость. Отправляйтесь к Дювье. Мне неприятно на вас смотреть.
— Взаимно!
— Тогда тем более убирайтесь.
— Сначала вы... Вы — шпион Сильвестра... Втерлись в доверие к Анри-Гийому и доносили... Потом переметнулись к Альдо и все равно остались олларовской шавкой! Святой Алан, Штанцлер знал правду, поэтому вы...
— Дювье, забери Окделла и впредь держи при себе.
— Вам нечего ответить... Ординар!
